Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или

— Если бы вы внимательно посмотрели на те газетные страницы, то заметили бы, что я сам никогда ничего не заявлял. Это женщины рвались в печать со своими историями, намекающими, что, если их видели в ресторане вместе со мной, значит, у нас роман. Можно предположить, что женщины стремились к тому же, что и банальный бабник — они желали повысить собственную ценность за счет количества и скандальной славы тех мужчин, которых они завоевали. Только их случай еще фальшивее, потому что ценность, к которой они стремились — даже не конкретный факт, а попытка произвести впечатление на других женщин и вызвать у них зависть. Что ж, я давал этим бабенкам то, чего они искали, и именно то, чего они хотели, а не обман, который скрыл бы от них истинную сущность их стремлений. Думаете, они хотели спать со мной или с другими мужчинами? Они не способны на столь реальное и честное желание. Им нужна была пища для тщеславия, и я ее предоставлял. Давал возможность похваляться перед друзьями и любоваться собой на страницах скандальных газет в образе великих соблазнительниц. Но знаете ли вы, что это действовало точно так же, как на вашем судебном процессе? Если вы хотите разрушить какой-нибудь порочный обман, соглашайтесь с ним буквально, не добавляйте ничего личного, не маскируйте его сущность. Все те женщины это понимали. И знали, приносит ли удовлетворение чужая зависть к твоей победе, которой ты на самом деле не добился. Вместо самоуважения, разрекламированные романы со мной наградили их еще более глубоким чувством неполноценности: каждая из них знала, что потерпела неудачу. Если для женщины затащить меня в постель значило добиться публичного стандарта ценности, она знала, что никогда его не достигнет. Но мой секрет никогда не раскроют, потому что каждая из женщин думает, что она единственная, кто потерпел поражение, а все другие одержали надо мной победу, а значит, она с еще большим азартом будет клясться, что у нас роман был, и никогда никому не откроет правды.

— Но что ты сделал со своей репутацией?

Франсиско пожал плечами:

— Те, кого я уважаю, рано или поздно узнают правду. Другие же, — его лицо посуровело, — другие думают, что я — воплощенное зло. Пусть принимают меня за того, кем я кажусь на первых страницах газет.

— Но чего ради? Зачем ты это делаешь? Чтобы преподать им урок?

— Черт, нет, конечно! Я хотел, чтобы меня считали плейбоем.

— Зачем?

— Плейбой — это человек, который позволяет деньгам утекать у него между пальцами.

— Зачем ты играл такую неблаговидную роль?

— Это камуфляж.

— Для чего?

— Для достижения собственной цели.

— Какой?

Франсиско покачал головой:

— Не просите меня отвечать. Я и так уже сказал больше, чем должен был. Остальное вы так или иначе скоро узнаете.

— Если ты сказал больше, чем должен был, то почему именно мне?

— Потому что… вы первый за много лет, кто вызвал во мне желание открыться, — голос его звучал предельно искренне. — Потому что я никогда не хотел, чтобы кто-то, кроме вас, узнал обо мне правду. Потому что знал, что вы, как и я сам, презираете плейбоя больше всех других человеческих типов. Плейбой? Я в жизни не любил никого, кроме одной женщины, я и сейчас ее люблю и всегда буду любить! — Слова вырвались против его воли, и он добавил, понизив голос: — Я не признавался в этом никому… даже ей.

— Ты ее потерял?

Франсиско сидел, глядя в пространство, и Риарден не видел его глаз, только рот — опустившиеся уголки губ, выражением мрачной покорности. Риарден понял: лучше этой раны больше не касаться.

Настроение Франсиско, как обычно, резко изменилось, и он, вставая, с улыбкой произнес:

— Что-то беседа затянулась!

— Раз уж ты доверился мне, — сказал Риарден, — я в ответ хочу рассказать тебе о своей тайне. Хочу, чтобы ты знал, как сильно я доверял тебе еще до того, как пришел сюда. И позднее мне может понадобиться твоя помощь.

— Вы — единственный человек, которому я хотел бы помочь.

— Я еще многого в тебе не понимаю, но уверен в одном: ты не друг мошенникам.

— Не друг, — в глазах Франсиско мелькнула искра веселья.

— Поэтому я уверен, что ты не выдашь меня, если я скажу, что собираюсь продолжить продажу своего металла клиентам по собственному выбору, как только увижу подходящую возможность. Как раз сейчас я готовлюсь к сделке, в двадцать раз превосходящей ту, за которую меня судили.

Сидя на подлокотнике кресла, Франсиско нахмурился и подался вперед, молча глядя на него.

— Вы думаете, что таким образом боретесь с ними? — спросил он.

— А как, по-твоему, это называть? Сотрудничеством?

— Сначала вы работали и производили для них металл ценой потери своей прибыли, потери друзей, обогащения подонков, пытавшихся вас ограбить, и сносили брань за то, что позволяли им выживать. Теперь вы хотите делать это, рискуя занять позицию преступника и в любой момент попасть в тюрьму, ради сохранения системы, поддерживать существование которой возможно лишь ценой жертв, только нарушая собственные законы.