— Боже милосердный, Клем! — в панике вскричал Таггерт. — Я уверен, что не возникнет никаких трудностей при…
— Я не слишком в этом уверен. Не забывайте, что вы — служба общественного пользования, от вас ждут обеспечения транспортными услугами, сделаете вы на этом деньги или нет.
— Но вы знаете, что это невозможно!
— Что ж, если вы, закрыв линию, решите свои проблемы, что это даст нам? Если такой крупный транспортный узел, как Колорадо, останется практически без перевозок, какую реакцию вы вызовете в обществе? Но, естественно, если вы дадите Уэсли что-нибудь взамен, чтобы сбалансировать ситуацию, если вы позволите профсоюзам повысить заработную плату…
— Я не могу! Я дал слово альянсу!
—
—
— …или раньше.
— Но вы не можете! Господи, вы не можете! Всем известно, что мораторий объявлен на пять лет! Он равносилен заключенному контракту, обязательству! Мы на него рассчитывали!
— Обязательству? Вы что, отстали от жизни, Джим? Не существует никаких обязательств, кроме требований времени. Настоящие владельцы этих долговых обязательств тоже рассчитывают на их оплату.
Дагни расхохоталась.
Она не могла остановиться, не могла сдержаться, чтобы не упустить шанс отомстить за Эллиса Уайэтта, Эндрю Стоктона, Лоренса Хэммонда и всех остальных. Сотрясаясь от смеха, она проговорила:
— Спасибо, мистер Уизерби!
Мистер Уизерби изумленно посмотрел на нее и холодно спросил:
— Что?
— Я знала, что рано или поздно по долгам придется платить. Вот мы и платим.
— Мисс Таггерт, — строго сказал председательствующий, — разве вы так ничего и не поняли? Рассуждать о том, что было бы, если бы мы поступили иначе, не более чем строить теоретические предположения. Мы не можем заниматься теориями, мы должны работать с практической реальностью настоящего момента.
— Правильно, — поддакнул мистер Уизерби. — Такими вы и должны быть — практичными. Мы предлагаем вам сделку. Вы делаете что-то для нас, а мы сделаем что-то для вас. Вы позволяете профсоюзам повысить ставки, а мы дадим вам разрешение на закрытие линии Рио-Норте.
— Хорошо, — прошелестел Джеймс Таггерт.
Стоя у окна, Дагни слышала, как за ее спиной проголосовали. Приняли решение, что ее
Теперь главное — пережить несколько секунд, думала Дагни. Перетерпи еще лишь несколько секунд, потом еще немного, потихоньку, понемножку, и, некоторое время спустя, станет легче. Еще немного, и все пройдет.
На следующие несколько минут она дала себе установку надеть пальто и первой покинуть комнату.
Потом очередное задание — спуститься на лифте через весь нескончаемый небоскреб компании «Таггерт». Наконец, приказ — пересечь темный вестибюль.
На полпути через вестибюль она остановилась. Прислонившись к стене, в позе терпеливого ожидания стоял человек. Он ожидал именно Дагни, потому что смотрел на нее в упор. В первый момент она его не узнала, потому что никак не ожидала увидеть здесь и в этот час.
— Привет, Чушка, — ласково сказал он.
Она ответила, с трудом преодолев огромное расстояние, отделявшее ее от времени, некогда принадлежавшего ей:
— Привет, Фриско.
— Прикончили, наконец, Джона Голта?
Дагни с трудом справлялась с бешеным хороводом хронологии. Вопрос относился к настоящему времени, но серьезное смуглое лицо словно вернулось из тех дней на холме над Гудзоном, когда он
— Откуда ты узнал, что все произойдет сегодня вечером? — спросила она.
— Еще несколько месяцев назад было ясно, что Рио-Норте станет предметом их следующего шабаша.
— Зачем ты сюда пришел?
— Посмотреть, как ты к этому отнесешься.
— Хочешь над этим посмеяться?
— Нет, Дагни, я не хочу над этим смеяться.
Не сумев найти в его лице и намека на веселье, Дагни ответила откровенно:
— Сама не знаю, как я к этому отношусь.
— Я знаю.
— Я ожидала, знала, что они это сделают, а теперь главное — пережить… — она хотела сказать «сегодняшнюю ночь», но сказала: —…сам процесс.
Он взял ее за руку.
— Пойдем куда-нибудь, выпьем.
— Франсиско, почему ты не смеешься надо мной? Ты всегда смеялся, говоря об этой линии.
— Я посмеюсь завтра, когда увижу, что ты пережила… сам процесс. Но не сегодня вечером.
— Почему?
— Пойдем. Ты не в том состоянии, чтобы говорить об этом.
— Я… — она хотела протестовать, но сказала только: — Да, кажется, ты прав.