Атлантическая премьера

– Знаете что, господа, – позволил я себе заметить, – если бы не я и не малышка Марсела, то все мы сейчас находились бы на пути к Акульей отмели, где разбился самолет вашего отца. Там необычайно прожорливые белые акулы длиной в двадцать футов каждая, и к утру мы успели бы перевариться у них в желудках. А если бы я во время переговоров с вами начал играть не в ту игру, какую подготовила мисс Соледад, то все мы попали бы туда еще вчера днем, но перед этим нас хорошенько помучили бы.

Соледад завертелась на своем стуле и замычала что-то через повязку.

– Вы хотите что-то сказать, мисс? – осведомился я и, размотав повязку, вытащил кляп.

– Скотина! – следом за кляпом изо рта моей крошки посыпались слова, одно нецензурней другого. Однако весь основной запас тюремной брани Соледад, как видно, исчерпала еще на горе, потому что на сей раз ее ругани не хватило даже на пять минут.

– Надо же, – заметил Джерри, когда Соледад притихла, – а ведь как изящно выражалась при разговорах на деловые темы! Производила впечатление вполне культурной женщины…

– Да, – сказал я с сожалением, – по-моему, Соледад, ты еще не вполне поняла, что произошло. За ту подлость, которую ты устроила на горе, я с удовольствием прикончил бы тебя таким способом, который даже тебе, дырке вонючей, в голову не приходил! Ей-Богу, я насадил бы тебя на крючок, привязал к корме яхты и волок так до тех пор, пока на тебя не клюнула акула!

– Да что вы говорите! – всплеснула руками Синди.

– Анхель! – выкрикнула Соледад почти умоляюще, похоже, приняв все за чистую монету. Возможно, на моей физиономии она прочитала нечто неприятное.

– Что «Анхель»?! – проворчал я, чувствуя, что убить эту прекрасную гадюку все-таки не смогу – воспитание не позволит.

– Я же шутила! – воскликнула она. – У тебя нет чувства юмора! Я вовсе не собиралась вас убивать. Просто у меня возникла мысль, что неплохо бы вас напугать. Это такой оригинальный переход – от нежности к смерти.

– Сейчас ты можешь говорить все, что угодно. Если бы Марсела случайно не угостила очередью твоих холуев, то мы уже давно были бы нашпигованы свинцом.

Соледад заплакала, поникла, и мне стало ее жалко. Все-таки она была слишком красивая.

– Ладно, – сказал я, – Мэри, у вас есть где запереть эту дрянь?

– Да в любой каюте! – пожала плечами та. Я повел Соледад в свою каюту. Усадив ее со связанными руками на постель, запер дверь, отложил подальше автомат, а затем развязал руки. Соледад уткнулась в подушку и тихо плакала, шмыгая носом и всхлипывая.

– Перестань хныкать, – сказал я, – я знаю, что ты прекрасная актриса. Твои штучки действуют! Я уже начал думать, что ты и впрямь по-дурацки шутила… Но я ведь тебя спрашивал, шутишь ты или нет. А ты сделала серьезное лицо. Так когда ты играла, там или сейчас?

– Да, – зло призналась Соледад, – я хотела расстрелять вас, потому что вы все очень много знали, и таковы суровые законы жизни: не оставляй тех, кто знает о твоих деньгах. Я тебе могу сказать все, что я хотела делать дальше. Мы погрузили бы золото из клада Эванса и повезли бы его в Колумбию. У меня там есть связи, и я смогла бы положить в банк хорошую сумму. Потом мы бы взяли все, что осталось на «Санта-Фернанде», а под конец, когда все денежки лежали бы на моих счетах, я уничтожила бы всю свою команду вместе с яхтой и стала бы жить на проценты, ничего не делая, кроме как проворачивая кое-какие делишки через прорывные программы Джерри Купера…

– Вот это на тебя похоже, – согласился я. – Все?

– Нет! – взвизгнула Соледад. – Не все! Я бы не могла убить тебя! За те дни, что мы вместе, я полюбила тебя! Да, полюбила!

– «Мыльная опера» – так определил я этот жанр. – Ты хочешь меня разжалобить? Напрасно, малышка, ты считаешь меня круглым дураком… Кстати, а Джерри ты, случайно, не собиралась помиловать, или тебе уже не нужны его миллиончики?

Соледад, опухшая от слез, подняла лицо от подушки. Она, подурневшая, растрепанная, исцарапанная, вызывала у меня мерзкое сомнение в самом себе. Я все больше ощущал себя подлым садистом, издевающимся над беззащитной, честной и порядочной женщиной.

– Ты ведь лжешь все время, на каждом шагу, походя, – проворчал я, пытаясь подавить в себе жалость, но при этом непроизвольно обнял Соледад за плечи. – Ты все время говоришь одно, а думаешь другое, и от тебя можно ждать чего угодно! Если бы ты не пристрелила на моих глазах старика профессора и не отдала Астрид на растерзание своей банде, я бы мог думать, что ты из баловства плетешь всякие ужасы, а на самом деле – мухи не убьешь. Но когда ты влепила Бьернсону пулю в лоб, с легкостью и гнусными шуточками, – тут, знаешь ли, я поверил во все остальные ужасы. Даже в то, что ты приготовишь из моего члена кровяную сосиску…

– Да, все, что я тебе говорила, – правда. Я исповедалась перед тобой! Потому что ни к одному падре я уже не смогла бы подойти. Мне назначен ад, это я знаю.