Атлантическая премьера

– Но вы же протокол пишете, – сказал я, – стало быть, все по закону. В компьютер записали. Полицаи ваши меня видели…

– Это все мелочи, – улыбнулся Курт. – При перевозке бывают катастрофы, нападения неизвестных лиц.

– Вам что, нужно, чтоб я еще раз на весь мир сказал, как у нас в Совке хреново? – спросил я. – Думаете, это у нас никто не знает или во всем мире?

– Странный ты парень, – улыбнулся Курт, – знаешь, что хреново, а поменять местожительство на лучшее не хочешь? Знаешь, сколько пареньков хотят сюда? У вас, у ГДР, у поляков? Миллионы!

– Может, они, миллионы, и хотят, а я нет.

– Коммунистов любишь?

– Да мне они как-то до фени. Я по-русски говорить хочу, а немецкого сто лет не знаю, только «хенде хох!». И что я у вас делать буду? Мусор убирать? С турками на пару?

– Те турки, которые первыми приехали, сейчас уже миллионеры, – ухмыльнулся Курт. – Начинали с мусора, а сейчас очень богатые.

– Он дурак, – сказал второй, – не мечи бисер перед свиньей.

Однако в этот момент появился еще один человек. Он сказал что-то с веселой улыбкой, вроде бы по-английски. Этот язык я учил в школе, но знал на слабый-преслабый трояк.

– О'кей, – кивнул Курт.

Вошедший повернулся ко мне и, улыбаясь, пшикнул мне в морду чем-то вроде нашей «Примы» или «Секунды», которыми пытаются тараканов или мух морить… Только это было покрепче, потому что я потерял сознание.

…Очнулся я совсем в другом месте. Голова немного гудела, но, судя по всему, не от ударов. Наручников не было, но ни рукой, ни ногой я пошевелить не мог. Все накрепко зафиксировано, даже голова. Повернуть ее было нельзя, я мог смотреть только вверх и чуть-чуть скашивать глаза вправо и влево. Пахло какой-то медициной. Пиликали компьютеры и приборы. Изредка в поле зрения попадали люди в белых, голубых и зеленых халатах, с масками на лицах. Они перебрасывались короткими фразами на английском, но ни одной я понять не мог

– трояк не позволял.

Впечатление было, что меня собираются резать. В свое время наши советские врачи удаляли мне аппендицит без наркоза. То есть не совсем без наркоза, а с одним новокаином. Это было очень больно. Но тогда я, хотя мне и было лет четырнадцать, все-таки понимал, что если не отрезать, то будет еще хуже. Сейчас я как раз наоборот догадывался, что резать меня вовсе не обязательно. У меня, тьфу-тьфу, ничего не болело. Операции я не заказывал, жалоб ни на что не делал. Какого хрена эти штатники за меня взялись? Неужели они и впрямь такие суки, как утверждал наш замполит?

– Эй, позвал я, – кто-нибудь по-русски кумекает?

– Кумекает, кумекает, – отозвался из-под маски какой-то мужик. Что-то подсказало мне, что это он плеснул мне в морду газом.

– Чего вы со мной делать хотите? – спросил я.

– Садистские эксперименты, – спокойно сказал мужик. – Ты что, не уловил, что я доктор Менгеле?

– Чего? – не слыхивал я ничего про этого доктора, но кто такие садисты, слышал.

Мужик хихикнул, и я понял, что он издевается.

– Ты не бойся, – сказал он посерьезней. – Ничего тебе не отрежут. И вообще, никакой хирургии не будет. Мы будем изучать твои сны. Что ты увидишь во сне, то нам и расскажешь, понял?

– А если я ничего не увижу?

– Увидишь, увидишь!

– А если совру, скажу, что не то видел?

– Ну, это мы сможем проверить. Ты у нас будешь к детектору лжи подключен.

– Понятно, – сказал я. Мне уже было все ясно. Фрицы передали меня цэрэушникам, а те с помощью всякой химии будут из меня вытаскивать секретную информацию. Такое я в кино видел. В общем, это было ничего. Никакой секретной информации я не знал. Я даже не знал точно, сколько народу у нас в части. Самым секретным, наверное, было то, что я уже рассказал Курту – о том, что к нам на кухню из ФРГ можно пролезть через подвал.

– Сейчас тебе сделают укольчик, – пообещал мужик, – и ты поспишь немного. А потом расскажешь, что видел во сне. Вот и все.

– На иглу посадите? – спросил я, сознавая, что они, гады, могут сделать со мной все, что угодно, а мне останется только подчиняться…

– У нас своих наркоманов хватает, – ухмыльнулся цэрэушник.

Подошла тетка в маске и вколола мне в руку одноразовый шприц. Сперва я ничего не почувствовал, а потом ощутил, что становлюсь каким-то вялым и квелым, ленивым и успокоенным. Глаза сами собой закрылись, и хотя еще некоторое время я не совсем спал, а даже слышал голоса и пиликанье приборов, это продолжалось недолго… Правда, засыпая, я все время думал о том, что увижу во сне, точнее, пытался представить себе, какую пакость они мне приготовили. Я почему-то подумал, что они будут стараться, чтобы во сне я увидел свою казарму, часть, офицеров или что-то еще. Потому что ничего другого интересного для них я не знал. Навряд ли цэрэушников могли заинтересовать детдом, школа или спортивные секции, где я занимался. Больше-то я ничего в жизни не видел, если по большому счету!

Но увидел я во сне совсем другое…