Атолл

Так говорили пожилые люди, заслуживающие того, чтобы к их словам относились с уважением. Но уважение уважением, а жизнь не может стоять на месте. Не потому ли старики не приемлют нововведений, что их земное существование — близится к концу? Разве новое не знаменует начало иной жизни? Старые люди поневоле думают, что их время истекает. Многие из них спокойно ждут приближения конца, не испытывая ни горечи, ни печали, но большинство восстает против всего, что предвещает их исчезновение с лица земли. Они боятся смерти — в этом все дело. Но что может быть бессмысленнее страха перед смертью, которая в конце концов неумолимо поражает каждого живущего!

Тут у Матаоа не оставалось никаких сомнений: нужно научиться, наконец, смотреть на вещи реально. Не будь в Папеэте военного корабля, оснащенного мощным двигателем, никто не пришел бы на помощь населению атолла после цунами, когда море еще бушевало. А Эимата? Местные знахари не смогли бы с помощью традиционных средств спасти девочку, когда ее тельце, казалось, было готово для проба. Попаа воскресили ее, она вновь стала живым, красивым ребенком, приносящим радость и смех в их дом.

Не только Эимата, десятки других людей, мужчин и женщин, получили в то время от попаа лекарства и питание, без которых не выжили бы. Да и старики, тоскующие по временам своей молодости, давно бы умерли от ран и лишений на опустошенном цунами атолле, если бы не изобретения белых, на которые они так сетуют.

Вероятно, Тао узнал, что Матаоа заказал Ах Сину материал для строительства большого катера и мотор, превосходящий по величине те, что уже оглашали своим треском воды лагуны.

Может, Тао захочет помешать этому? Но разве во власти Тао запретить строить катер? При мысли о катере, идущем на полной скорости, и пенящейся струе за его кормой Матаоа забыл о Тао и других стариках, которым только смерть помешает ворчать и критиковать новые порядки.

Жанна

— Я спрошу у папы, согласен ли он, — уступила Моеата.

— Ты обещаешь? — настаивала Моеа.

— Я сказала, что спрошу, хватит с тебя этого? Сбегай к Ах Сину за стиральным порошком.

Моеа помедлила мгновенье:

— А жевательную резинку?

— Опять? Разве у тебя больше нет?

— Уже кончилась.

— Только жевательной резинки нам не хватает! Возьми один пакетик.

У Моеа заблестели глаза, и она пустилась бежать со всех ног.

«Совсем еще ребенок в некоторых отношениях, но какой красивой девушкой она обещает стать вскоре! У нее развивается грудь, с каждым месяцем Моеа становится иной. Вокруг нее вертится много парней, да и мужчины поглядывают на девочку. Нужно быть настороже». Мысли Моеаты вернулись к просьбе Моеа… Теперь она не хочет больше называться Моеа и просит, чтобы ей разрешили взять имя Жанна. Почему Жанна? Потому что Жанна освободила свою страну от захватчиков. Чем же ее отблагодарили?

Ее сожгли заживо! Затем выяснилось, что она святая. Бедная Жанна! Может, на небе она обрела счастье? Из всего рассказанного наставником Фаруа в школе больше всего Моеа нравилась история этой девушки.

Жанна… Жанна… Нелегко будет привыкнуть к этому новому имени, несомненно менее красивому, чем Моеа, но, в конце концов, ведь это имя святой! Другие девочки гоже хотели сменить имя. Виктуар, Мартин, Аделаид — все равно какое, лишь бы имя попаа! Она переговорит для порядка с Матаоа, хотя знает заранее, что он скажет. Матаоа благосклонно относился ко всему, что могло сблизить туамотуанцев с фарани. Он будет доволен, что его старшая дочь возьмет столь почетное имя. Что же касается Моеаты, то она испытывала смутную печаль. Дочь становилась взрослой и проявляла стремление к независимости. Примерно то же чувство охватило ее, когда Моеа, гордая и смущенная, отвела ее в сторону и прошептала, что у нее наступили первые месячные. После этого что-то изменилось в отношениях между матерью и дочерью. Моеата вдруг ощутила бремя лет, старость была уже не за горами. Вот и Матаоа все больше относился к ней лишь как к матери его детей. Мысли Моеаты обратились к Ириа. В глубине души она любила его больше других детей. Это тайное предпочтение, в котором она не признавалась даже самой себе, несомненно, объяснялось тем, что он был зачат во время тапуни, еще до того, как родители дали согласие на брак Моеаты с Матаоа. Никогда потом объятия супруга не доставляли Моеате больше радости, чем в то время, когда они не были даже женихом и невестой.