Атомная катастрофа на Урале

К концу декабря, тщательно наблюдая за всеми действиями Скотленд-Ярда, я накопил несколько, как мне казалось, серьезных критических замечаний. Основным среди них была моя убежденность в том, что полиция неверно выбрала дату 1 ноября за день радиационного отравления. Просмотрев литературу о течении острых радиационных отравлений чернобыльских ликвидаторов и общую литературу о радиационных синдромах при попадании изотопов внутрь организма, включая соли полония, в опытах на животных, я смог понять, что те симптомы, которые появились у Литвиненко 1–2 ноября, чаще всего появляются на 10—20-й день после отравления, в зависимости от дозы. Они могли появиться и раньше, но при очень высоких дозах, ведущих к смерти через 5–6 дней. У Литвиненко были признаки острой лучевой болезни, при которой летальный исход мог наступить на 40—50-й день после отравления. Поэтому я предполагал, что отравление Литвиненко произошло между 15 и 20 октября. Были и другие критические замечания, касавшиеся отсутствия следственных действий по другим направлениям, например по линии шантажа.

Я решил высказать эти замечания непосредственно представителю следственной группы, пригласив его домой, – необходимые справки и данные были у меня здесь под рукой. В конце декабря, чтобы быть точным – 22-го числа, я позвонил по общему телефону Скотленд-Ярда 020-7230-1212 – это коммутатор с несколькими линиями, работающими круглосуточно. Вежливо ответившую мне женщину я попросил связать меня с отделом, который занимается делом об убийстве Литвиненко. «А, этот русский шпион», – сказала она. «Он не русский шпион, а британский гражданин», – поправил я. Через минуту ответил мужской голос, но уже не столь вежливо. Представившись, я произнес стандартную в таких случаях фразу о том, что, как мне кажется, имею информацию, которая может быть полезна следствию. «Все сотрудники нашего отдела разъехались на рождественские каникулы, позвоните, пожалуйста, через неделю», – ответил мой невидимый собеседник. В полиции мой телефон, а я звонил из дома, сразу фиксируется на мониторе, компьютер выдает и мой адрес. Если бы проблема представляла для Скотленд-Ярда жгучий интерес, то кто-нибудь из детективов остался бы работать и во время каникул. Все-такие убийство Литвиненко уже называли убийством века. В крайнем случае, могли ответить: «Позвоним вам при первой возможности». 22 декабря в 15 часов был еще в разгаре рабочий день, выходные дни начинались с 24 декабря.

Я прождал больше недели и позвонил вновь после новогодних праздников, 4 января уже 2007 года. Ответил мужчина, опять не слишком вежливо, и, выслушав мою просьбу, попросил меня рассказать ему все, что я хочу, по телефону. Я обозначил темы, но обсуждать детали по телефону отказался, дав понять, что разговор достаточно долгий и вовсе не для телефона. «Ну хорошо, – согласился он, – мы вам скоро перезвоним». Ответный звонок раздался лишь во вторник 9 января. Договорились, что сотрудник группы по Литвиненко приедет ко мне домой в среду 10 января около 11 утра. Я попросил его приехать в штатском и на обычной машине, чтобы не пугать полицейской атрибутикой нашу тихую улицу.

В среду 10 января к нам в дом приехали двое: детектив-констебль (Detective Constable – это низший чин среди детективов) и его помощник, делавший записи. Беседа стенографировалась скорее по привычке, так как детектив пришел с большим портфелем, в котором наверняка была звукозаписывающая аппаратура. Они пробыли у меня около двух часов. В конце беседы каждому из визитеров кто-то позвонил по мобильному телефону. Очевидно, им нужно было достать свои телефоны из карманов для того, чтобы сфотографировать меня и мой кабинет.

Я высказывал свои критические замечания и отвечал на редкие вопросы. Вначале я объяснил, что посмертное заявление Литвиненко, которое сразу же зачитал Гольдфарб в телевизионной программе «Ньюснайт», было явной фальшивкой[22]. Затем я высказал несколько соображений по поводу содержания Литвиненко в больнице, и особенно факта, известного от жены покойного: после непроверенного диагноза об отравлении таллием, сделанного посторонним врачом, больному начали давать большие дозы антидота от таллия, которые в данном случае могли нанести только вред. Был затронут, конечно, и вопрос о возможной дате отравления.

Судя по беседе, детективы ничего не знали о версии шантажа, главное – отказались взять у меня выпуск The Observer с этим материалом. Их интересовала только проблема полония. С Юлией Светличной никто не встречался, и письма Литвиненко к ней Скотленд-Ярд не интересовали. Детектив Тони дал мне визитную карточку со своим электронным адресом и мобильным телефоном. Второй, постарше, делавший заметки, показался мне более опытным. Но он не оставил своей визитки.