Ацтек. Книги 1-5

— Нет, но там начертано отражение тех звезд, что стерегут Темный Разлом Древа Мира — врата в пути преисподней.

— Старый шаман называл эту сияющую ладонь Крокодиловым Древом, а Темный Разлом с моими шестью звездами — Крокодиловой Пастью.

— Значит, тебе предстоит открыть Крокодилову Пасть.

— И к чему это приведет?

— К концу нашего путешествия.

— А куда мы держим путь?

— Мимо твоих звезд, прямо в Разлом. Вместе с тобой, юный Рубец, мы пройдем дорогой преисподней.

12

Свернув за угол, мы приблизились к городской Пирамиде Солнца. Подойдя к ее подножию, я присмотрелся к основанию величественного сооружения. И луна и звезды светили ярко, по обе стороны лестницы, до самой вершины, горели сотни факелов, так что света было более чем достаточно, но даже при этом пирамида казалась столь массивной, что, всматриваясь в ее основание, я не мог его разглядеть, как будто пирамида простиралась во всех направлениях, сколько мог видеть глаз… или вообще нигде не кончалась.

«А почему бы и нет? — подумалось мне. — Ведь ее вершина почти достигает звезд».

Уже первая пирамида, увиденная у ворот, повергла меня в благоговейный восторг, но по сравнению с этой она была все равно что муравейник. Со всех четырех сторон к пирамиде примыкали квадратные террасы, она была обнесена стенами, украшенными скульптурными изображениями змеиных голов, а на усеченной вершине находились два одинаковых святилища.

Стоя на дальнем краю террасы, я мог обозреть колоссальное строение от основания до вершины. Каждое святилище венчал высокий, высеченный из камня гребень, водруженный на ступенчатую платформу. Выбеленные рельефные изображения Кецалькоатля, Пернатого Змея, перемежались с гротескными масками ягуаров.

На каждом склоне было вырублено по несколько сотен ступеней, но у того склона, на который я смотрел, выступала каменная лестница. Окровавленные жрецы уже поднимались по ней, ведя на привязи дрожавших, съежившихся от ужаса пленников.

Когда мне наконец удалось оторвать глаза от высившегося храма, я заметил собравшуюся вокруг многолюдную толпу. Снова нараспев зазвучал клич:

— Кровь для богов! Кровь для богов!

Цветок Пустыни, хлебнувшая за свою недолгую жизнь немало горя, не могла оставаться равнодушной к страданиям даже совершенно посторонних людей. Ее била дрожь, да так сильно, что мне снова пришлось обнять ее за плечи.

Жертвоприношение тревожило и меня, но моя обеспокоенность была куда более практического свойства. Я знал, что достаточно одного неверного шага — и властители Толлана превратят наши с Цветком Пустыни жизни в сплошное мучение. Правда, благодаря вмешательству Звездочета и Дымящегося Щита нам удалось избежать клетки для рабов, но мне это избавление виделось лишь временным. Сейчас к нам благоволят, но это может измениться в любой миг — из-за какой-то случайности, каприза или причуды. Мне пришлось усвоить этот урок на своей шкуре, после кончины Огненных Очей, и я прекрасно понимал, что мы здесь находимся в полной зависимости от других людей. Опрометчивый шаг, слово, а то и просто перемена настроения, и мы окажемся поднимающимися по этой же лестнице, к жертвенному камню и обсидиановому ножу жреца. Да и в любом случае радужных иллюзий по поводу нашей участи я не питал.

— Это мы уже видели, — сказал наконец Звездочет. — Во дворце сейчас пиршество, а я проголодался. Идем.

— Мы идем во дворец? — удивилась Цветок Пустыни.

— А почему бы и нет? Там празднуют наше возвращение.

13

Путь во дворец пролегал через жреческий квартал, населенный служителями богов самого разного сана и их многочисленной челядью. На каждом шагу попадались всевозможные церемониальные объекты. В шатрах для покаяний верующие преклоняли колени, в то время как жрецы и их помощники отворяли им кровь на руках или ногах, дабы ублажить богов и смыть ею прегрешения. В молитвенных палатках разучивали песнопения, призванные задобрить небожителей и склонить их ниспослать молящимся солнце или дождь. Прорицатели и чародеи гадали по звездам, предсказывая судьбу, или предлагали улучшить ее с помощью магических заклинаний. В жертвенных шатрах жрецы умерщвляли плоть, раздирая кожу колючками, что должно было побудить богов благосклоннее принять предлагаемые им жертвы в виде крови и человеческих сердец. Явившись в такой шатер, любой мог предложить себя в жертву и обрести кончину на вершине пирамиды, но я таких добровольцев ни разу не видел. А видел лишь истощенных, изнуренных постом и страданиями жрецов.