Ацтек

Основное население Мичоакана проживало во множестве деревень, кольцом опоясывающих Пацкуаро – Большое Тростниковое озеро, или на многочисленных мелких островках на том же озере. Хотя жители всех деревень были вполне способны прокормиться рыболовством и охотой на водоплавающих птиц, в каждой из них по указу ундакуари развивались еще и особый промысел или ремесло: имелись селения медников, ткачей, корзинщиков, мастеров лаковой росписи и так далее. Остров посреди озера, называвшийся Шаракуро, был весь застроен храмами и алтарями и служил церемониальным центром для всех деревень. В Цинцинцани, Обиталище Колибри, бывшем столицей Мичоакана, не производилось ничего, кроме указов, распоряжений и постановлений, определявших жизнь страны. Хижин там не было, одни дворцы, а население состояло из придворной знати, жрецов и их слуг и помощников. Когда наша процессия приблизилась к Цинцинцани, мы еще издали увидели древнюю джикату (так называется на поре пирамида), возвышавшуюся на холме к востоку от дворцов знати. Сооруженная еще в незапамятные времена, не очень высокая, но причудливо вытянутая, эта джиката, в архитектуре которой оригинально смешивались квадратные и округлые элементы, все еще поражала воображение своим величием, хотя облицовка с нее давным-давно осыпалась, краска облупилась, а сама пирамида поросла мхом.

Многочисленные деревянные дворцы Обиталища Колибри, конечно, уступали каменным зданиям Теночтитлана, но им тоже было присуще своеобразное великолепие. Двухэтажные, под остроконечными крышами с широкими козырьками-навесами, все они были опоясаны на верхних этажах наружными галереями. Внушительные кедровые бревна, из которых складывались стены, мощные столбы и колонны, перила, видимые под карнизами балки, – все тут было покрыто необыкновенно искусной резьбой. Всюду, куда только могла дотянуться рука художника, поверхности обязательно лакировали и украшали переливающимися красками или позолотой. Но разумеется, все эти роскошные особняки не шли ни в какое сравнение с дворцом самого ундакуари.

Благодаря гонцам-скороходам Йокуингаре знал о нашем приближении, так что нашего прибытия дожидалось на улицах столицы множество знатных мужчин и женщин. Не доходя до Цинцинцани, мы свернули в сторону, к озеру, где искупались, привели себя в порядок и переоделись в парадные одеяния, дабы предстать перед правителем свежими, бодрыми и в подобающем посланникам виде. Войдя в первый внутренний двор резиденции правителя, представлявший собой обнесенный стенами тенистый сад, я приказал поставить носилки на землю и отпустил всех своих носильщиков и стражей. Их размещением занялась дворцовая прислуга, а Цьянья, Женщина-Пара и я сам проследовали через сад к величественному зданию дворца. В многолюдной суматохе, царившей вокруг, никто не обратил внимания на необычный способ передвижения близнецов.

Под приветливо-оживленный, но негромкий гул голосов (я не мог разобрать почти ничего из того, что говорилось вокруг) нас сквозь впечатляющие дворцовые ворота из стволов могучих кедров провели на террасу из кедровых плит, а потом через широкую дверь по короткому коридору – в зал приемов Йокуингаре. Этот зал, высотой в два этажа, напоминал размерами внутренний двор дворца Ауицотля, с тем только отличием, что у него имелась крыша. Лестницы по обе стороны зала вели к опоясывавшей его внутренней галерее, на которую выходили двери второго этажа. Ундакуари сидел на троне, представлявшем собой лишь невысокое кресло, но дорожка, ведущая от входа к трону, оказалась необыкновенно длинной: это явно было сделано для того, чтобы заставить каждого вошедшего почувствовать себя просителем.

Огромный зал заполняло множество нарядно одетых мужчин и женщин, которые расступились, освобождая нам проход. Пока мы – впереди я, за мной Цьянья и, наконец, Женщина-Пара – медленно шествовали к трону, я через топаз как следует рассмотрел Йокуингаре. До этого я видел его лишь один раз – издалека, на освящении Великой Пирамиды, так что толком не разглядел. Он был стар уже тогда, а теперь иссох и сморщился так, что, казалось, дунь – и рассыплется. К тому же правитель облысел, что, возможно, и стало причиной распространившегося в Мичоакане обычая бриться наголо. Зубов у него осталось не больше, чем волос, то есть не осталось вовсе, а голос Йокуингаре, когда он произнес приветствие, прозвучал слабым шорохом, напоминавшим звук сухих семян в стручке, если его потрясти. Хотя неуклюжие тупые сестрички успели мне основательно поднадоесть, я почувствовал укол совести оттого, что отдаю девушек в скрюченные паучьи лапы этого сморчка.

Я вручил правителю письмо Ауицотля, но ундакуари, передав его своему старшему сыну, весьма недовольным тоном повелел зачитать послание вслух. В моем представлении принц обязательно должен быть юношей или молодым мужчиной, но здешний наследный принц Цимцичу, отпусти он волосы, оказался бы совершенно седым. И этому пожилому человеку отец отдавал приказы, словно мальчику, еще не носящему под накидкой набедренной повязки.