Ацтек

Другие твари, которых я видел, дрейфуя в Западном океане, были совершенно мне незнакомы. Среди них попадались бесчисленные мелкие существа с длинными плавниками, которые они использовали как крылья, чтобы выскакивать из воды и пролетать значительное расстояние. Поначалу они показались мне морскими насекомыми, но когда одна такая тварь, пролетев над поверхностью, шлепнулась прямо в мою лодку, после чего была немедленно съедена, выяснилось, что на вкус это самая настоящая рыба. Встречались также и огромные голубовато-серые рыбы, которые, казалось, присматривались ко мне умными внимательными глазами скорее с сочувствием, чем с угрозой. Многие из них подолгу плыли рядом с лодкой и развлекали меня, выполняя с удивительной слаженностью акробатические трюки.

Но более прочих меня страшили и изумляли самые большие рыбы из всех: огромные серые, время от времени появлявшиеся и нежившиеся на поверхности моря по одной, по две, а то и целыми стаями. Бывало, они лениво кружили близ меня по полдня, причем казалось, будто их, что совсем не характерно для рыб, манят воздух и солнце. Но меня не столько изумляли их странные предпочтения, сколько размеры этих чудовищ, превосходивших все когда-либо виденные мною живые существа. Вы можете мне не поверить, почтенные братья, но каждая из них перегородила бы собой соборную площадь. Уж не знаю, сколько весили эти монстры, но были они необыкновенно толстыми. Как-то раз, задолго до описываемых событий, мне довелось отведать в Шоконочко рыбу йейемичи, про которую повар сказал тогда, что она самая большая в море.

Если то, что я ел в тот раз, действительно было маленьким кусочком одной из этих плавающих Великих Пирамид, которых мне впоследствии было суждено увидеть в Западном океане, то я могу лишь пожалеть, что так и не смог выразить своего восхищения тому герою или армии героев, которые изловили это чудо и выволокли его на берег. Любая из парочки исполинских йейемичи, которые резвились поблизости, подталкивая одна другую в бок, могла бы перевернуть мой акали, даже не заметив этого. Но ничего подобного, равно как и никакой другой беды, со мной не случилось, а на шестой или седьмой день моего вынужденного путешествия, когда я уже насухо вылизал последние капли рыбного сока из миски, исхудал, покрылся волдырями и ослаб, по океану вдруг пронеслась серая завеса дождя. Ливень нагнал мое суденышко, окатил его водой и умчался дальше, что позволило мне освежиться, утолить жажду и наполнить дождевой водой свою миску. Но вместе с облегчением пришла и тревога, ибо дождь принес с собой ветер и на море началось волнение. Мое каноэ подскакивало и болталось, как щепка, и очень скоро мне пришлось использовать миску для того, чтобы вычерпывать перехлестывавшую через края морскую воду. Впрочем, несколько ободряло то, что ветер и дождь пришли сзади – с юго-запада, как я рассудил, вспомнив, где находилось в то время солнце, – так что меня, по крайней мере, не относило дальше в открытое море.

Другое дело, устало подумал я, что это, похоже, уже не имеет особого значения: так или иначе, а смерти в море мне не избежать. Поскольку ветер и дождь не прекращались, а океан продолжал безжалостно швырять мой акали, о сне и отдыхе пришлось забыть. Я беспрерывно вычерпывал воду, а она прибывала снова и снова. Руки мои ослабли, миска уже казалась тяжелой, как большой камень, и мне все с бо́льшим трудом удавалось вылить ее содержимое за борт. Невозможность заснуть не помешала мне впасть в некое оцепенение, так что затрудняюсь сказать, сколько еще дней и ночей прошло таким образом, но, похоже, все это время я не прекращал, уже бессознательно, вычерпывать воду. Припоминаю все же, что под конец мои движения становились все медленнее и медленнее, а уровень воды в лодке повышался гораздо быстрее, чем мне удавалось его понизить. Ну а когда я наконец почувствовал, что днище каноэ скребется о морское дно, и понял, что оно все-таки затонуло, мне оставалось лишь из последних сил удивиться тому, что я не ощущаю, как смыкается вокруг вода и как рыбы играют в моих волосах.

Должно быть, я тогда потерял сознание, ибо, очнувшись, обнаружил, что дождь перестал, а с неба светит яркое солнце. А оглядевшись в удивлении по сторонам, я вдруг понял, что хотя суденышко мое и впрямь затонуло, но произошло это на мелководье, где вода едва доходила мне до пояса. Как оказалось, каноэ прибило к длинному, усыпанному гравием пляжу, тянувшемуся в обе стороны, насколько мог видеть глаз, причем совершенно безлюдному.

С трудом, поскольку все еще чувствовал страшную слабость, я выбрался из затонувшего акали и, волоча за собой промокшую торбу, заковылял к берегу. Там росли кокосовые пальмы, но лезть на дерево или искать себе какую-нибудь другую еду у меня не было сил. Их хватило лишь на то, чтобы вывернуть котомку и разложить ее содержимое сушиться на солнце, после чего я заполз в тень пальмы и вновь потерял сознание.