Первый лагерь, в котором мне довелось побывать, чичимеки устроили на том месте, где, как они знали, можно было докопаться до протекавших внизу подземных вод. На мысль о том, что здесь кто-то живет, наводили разве что костры, на которых готовили пищу шестнадцать или семнадцать составлявших этот клан семей. Утварь была самая примитивная, никакой мебели не имелось вовсе. Рядом с каждым костром были сложены боевое и охотничье оружие, а также принадлежавшие семье орудия и инструменты: лук и стрелы, дротик и атль-атль, нож для снятия шкур, топорик для рубки мяса и тому подобное. Лишь немногие из этих предметов оказались снабжены лезвиями из обсидиана, бывшего редкостью в тех краях, бо́льшая же часть оружия изготовлялась из твердого, как медь, дерева куаукселолони: чичимеки заостряли его древесину и придавали ей нужную форму с помощью огня.
Разумеется, добротных постоянных жилищ там не было и в помине, да и из временных-то имелись всего два примитивных маленьких шалаша, сложенных из сухого валежника. Как мне объяснили, в обоих находились женщины на сносях, в связи с чем этот лагерь был более долговременным, чем большинство таких становищ. Я говорю долговременным, имея в виду, что он мог просуществовать несколько дней, а не как обычно – всего одну ночь. Остальные члены племени презирали всякий кров. Мужчины, женщины и даже самые малые дети спали, как в последнее время и я, на земле, но в отличие от меня подстилали не мягкое одеяло из свалявшейся кроличьей шерсти, а грязные потертые оленьи шкуры. Из таких же шкур изготовлялась и их немудреная одежда: мужчины носили набедренные повязки, женщины – мешковатые, по колено длиной, блузы без рукавов, а дети, причем не только совсем маленькие, и вовсе бегали нагишом.
Но хуже всего в этом лагере был смрад: он не мог рассеяться даже по огромному пространству окружающей пустыни, ибо исходил от множества людей, каждый из которых был куда грязнее любого пса. Казалось бы, откуда вообще взяться грязи в пустыне, ведь песок чист, как снег? Тем не менее грязь была. В первую очередь это были собственные выделения на редкость нечистоплотных чичимеков. Эти люди допускали, чтобы пот запекался на их телах, смешиваясь с перхотью и со всем тем, что обычно понемногу и незаметно отшелушивается от тела. Грязь глубоко впиталась в каждую морщинку, каждую складку их кожи, въелась в костяшки пальцев и в запястья, вычернила шеи, угнездилась в ямках локтевых сгибов и в подколенных впадинах. В их спутанных, засаленных, сбившихся в колтуны волосах копошились блохи и вши, а кожаные лохмотья, как и собственная кожа, засалились и пропитались дымом костров, засохшей кровью и прогорклыми животными жирами. Поначалу от этой вонищи у меня перехватывало дух, и хотя в конце концов я перестал ее замечать, но еще долгое время полагал, что чичимеки – самый грязный народ из всех существующих. Однако сами они, естественно, всей этой грязи просто не замечали.
Имена у этого народа самые незатейливые – например, Цокитль, Макатль, Чачапа, что означает Слякоть, Мясо и Ливень. Разумеется, мясо в пустыне добыть очень трудно, а слякоть, не говоря уж о ливне, и вовсе редкие явления. Так что, давая имена детям, родители, скорее всего, воплощали в них свои мечты. Так или иначе, Мясом звали новоиспеченного вдовца, который и пригласил меня в становище. Мы с ним сели у костра, разведенного неженатыми мужчинами в стороне от костров семейных групп. Мясу и его приятелям уже было известно, что я мешикатль, а вот меня терзали сомнения насчет того, как бы лучше, чтобы не задеть хозяев, определить их племенную принадлежность. Поэтому пока один из них, используя вместо черпака лист юкки, разливал нам какую-то непонятную похлебку на вогнутые куски листьев агавы, я сказал:
– Как ты, наверное, знаешь, Мясо, мы, мешикатль, привыкли именовать всех обитателей пустыни чичимеками. Но наверняка у вас есть для себя другое название.
Он обвел рукой разбросанные повсюду походные костры и ответил: – Вот это все наше племя текуэксе. В пустыне есть много других – паме, джанамбре, уалауис и прочие, – но ты правильно говоришь, мы все чичимеки, поскольку краснокожие.
Я подумал, что у него и его соплеменников кожа скорее серая от грязи и сажи. А Мясо проглотил похлебку и добавил: