Аттила

Здесь Приск в первый раз увидал Аттилу лицом к лицу. Он не описывает его наружности, зато спустя сто лет ее описывает Готф Иорнанд. «Это муж, рожденный на свет для всколебания своего народа, всем странам на ужас,– говорит он.– По какой-то воле рока распространилась о нем страшная молва, и он все привел в трепет. Величаво выступая, озирался он на все стороны, так что в самых движениях его видно было могущество лица властного. Любитель браней, но сам в бою воздержный, он был силен в совещаниях, доступен мольбам, добр и благосклонен к людям, ему отдавшимся. Он был приземистый, коренастный, мал ростом: грудь широкая, голова большая, маленькие глазки, борода редкая, волосы с проседью, черен и курнос, как вся его порода». Ясно, что портрет написан по сказаниям об Уннах Аммиана Марцеллина и Зосима.

«Когда, вышед с Онигисием,– продолжает Приск,– Аттила остановился на крыльце дома, многие просители, имевшие между собою тяжбы, подходили к нему и слушали его решения. Он возвратился потом в свой дом, где принимал приехавших к нему варварских посланников».

Между тем, ожидая Онигисия и оставаясь по этому случаю в ограде Аттилина дворца, Приск встретил здесь и посланников западных Римлян. Начались разговоры, конечно, все об Аттиле. Западные Римляне жаловались на непреклонность требований варвара. «Великое счастие Аттилы,– говорил посол Ромул,– и происходящее от этого счастия могущество до того увлекают его, что он не терпит никаких представлений, как бы они ни были справедливы, если они не клонятся к его пользе. Никто из тех, которые когда-либо царствовали над Скифиею и над другими странами, не произвел столько великих дел, как Аттила, и в такое короткое время. Его владычество простирается над островами, находящимися на Океане,

и не только всех Скифов, но и Римлян заставляет он платить себе дань. Недовольствуясь настоящим владением, он жаждет большего, хочет распространить свою державу и идти на Персов».

Когда кто-то из присутствующих спросил, по какой дороге Аттила может пройти в Персию, то Ромул объяснил, что Мидия не очень далека от Скифии; что Уннам известна туда дорога; что они давно вторгались в Мидию, в то время, когда у них свирепствовал голод; что в Мидию ходили Васих и Курсих, те самые, которые после приезжали в Рим для заключения союза, мужи царского рода и начальники многочисленного войска. По их рассказам, они проехали степной край, переправились через какое-то озеро, Меотиду, как полагал Ромул, и по прошествии пятнадцати дней, перейдя какие-то горы, вступили в Мидию. Персы потеснили их назад; тогда Скифы, боясь преследования, поворотили по другой дороге (через Дербента), где пламя поднимается из скалы подводной (в Баку), и возвратились в свою страну (общий очерк этого пути необходимо дает понятие, что Унны ходили в Мидию или от Дона или от Днепра через Воспор (зимою по льду), и во всяком случае из Киевской или Северской страны, ибо прежде всего проходили степной край).

Вообще посланники заботливо рассуждали о великом могуществе Аттилы. «Военная сила у него такая, говорили они, что ни один народ не устоит против него; может случиться, что он завоюет и самый Рим. Он уже сказал, прибавил один, что полководцы Римлян его рабы, а его полководцы равны царям Рима; что настоящее его могущество распространится в скором времени еще больше; что это знаменует ему Бог, явивший меч Марсов, который у Скифских царей почитается священным. Этот меч уважается ими, как посвященный Богу войны; в древние времена он исчез, а теперь был случайно открыт быком» (Приск рассказывал об этом мече следующее. Какой-то пастух, заметив, что одна корова у него хромала от раны, стал отыскивать причину; он направился по ее кровавым следам и дошел до меча, торчавшего из земли. Меч был выкопан и тотчас отнесен к Аттиле. Ясно, что это сказочный меч-кладенец).

В тот же день послы и восточные, и западные были приглашены Аттилою на пиршество, которое назначалось в 9 часов дня (с восхождения солнца).

«В назначенное время,– говорит Приск,– пришли мы и посланники Западных Римлян и стали на пороге комнаты, против Аттилы. Виночерпцы, по обычаю страны своей, подали чашу, дабы и мы помолились, прежде нежели сесть. Сделав это и вкусив из чаши, мы пошли к седалищам, на которых надлежало нам сесть и обедать. Скамьи стояли у стен комнаты по обе стороны; в самой средине сидел на ложе Аттила; позади его было другое ложе, за которым несколько ступеней вели к его постели. Она была закрыта тонкими и пестрыми занавесами, для красы, подобными тем, какие в употреблении у Римлян и Эллинов для новобрачных».

Ложе и постель Аттилы, по-видимому, представляли нечто вроде трона или царского места посреди скамей или лавок у стен комнаты. Это ложе и постель у новых изыскателей конечно идут в доказательство китайско-азиатского происхождения Гуннов, их монгольских нравов и обычаев. Изыскатели забыли, что у древних Греков, а потом и у Римлян был обычай возлежать за обедом на ложе, и с занавесами, как упоминает Приск.