Аттила

— Начинай, друг Визигаст, — произнес король Ардарих, прислонясь к стволу дерева и наискось прижимая к груди копье, чтобы удержать раздуваемый ветром плащ, — а ты, юный Дагхар, обуздай себя. Я видел этого аллеманского графа рядом с собою на Марне, там, где не отступали одни только отважнейшие из героев…

— То, что я могу сказать, уже известно вам, — начал король ругов. — Гнет гуннов невыносим! Когда же, наконец, он будет свергнут?

— Когда его свергнут боги, — сказал Гервальт.

— Или мы! — вскричал Дагхар. Король Ардарих задумчиво молчал.

— Разве можно более сносить его, граф Гервальт? — спросил король.

— Ты храбр и горд, как весь твой благородный народ. Должен ли я напоминать тебе о том, что ты сам знаешь? И терпишь, подобно нам? Гунн господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают восстать против него! А страшного вандала Гейзериха, бича морей, он называет своим братом. Он покорил все народы от Византии на востоке до Янтарных Островов Северного Моря. И каково его господство? Один произвол! Иногда, по прихоти, он великодушен, но вместе с тем отличается жестокостью, насилием, святотатством. Ни короли, ни поселяне, ни женщины не могут считать себя в безопасности от его прихотей и желаний. Но из побежденных им народов безжалостнее всего поступает он с нами, белокурым и голубоглазым племенем, считающим своими предками Асгардов. Нас, германцев, как называют нас римляне, он стремится не только подавить, но и опозорить.

— За исключением меня и моих гепидов, — слегка выпрямившись, спокойно произнес король Ардарих.

— Правда, — неохотно сказал Дагхар, — тебя да еще остгота Валамера он называет своими копьем и мечом. Вас он уважает, но за какую цену! И в награду за что?

— В награду за нашу верность, юный королевский сын.

— Верность! Да разве это есть высшая слава? Меня учили иному в королевском дворце скиров. Мой слепой отец, король Дагомут, когда я еще был мальчиком, часто играл на арфе и пел: «Высшая слава, высшая почесть — слушай и помни — есть геройство». И я твердо запомнил эти слова.

— И ты, юный Дагхар, славно перенял от отца и геройство, и игру на арфе. Юноши и девушки одинаково превозносят тебя, как лучшего певца и арфиста. И с радостью я видел также, как ты владел мечом в толпе византийцев и склабенов. Но выучись еще одному, а учиться у старших не позорно, Дагхар: начало всякого геройства есть верность.

— И это все? — нетерпеливо спросил Дагхар.

— Все, что он получает от меня!

— Но неужели, друг Ардарих, — заговорил король Визигаст, — ты не жалеешь своих соплеменников, соседей, друзей? Правда, что доселе он щадил права гепидов и остготов и соблюдал договоры с ними. Но мы, все остальные? Мои руги, Дагомутовы скиры, герулы, туркилинги, лангобарды, квады, маркоманны, туринги, твои швабы, Гервальт, — разве он не считает своею величайшею радостью произвольно нарушать всякие договоры, даже с теми из нас, которые всегда оставались верны ему? Вас он почитает, награждает богатыми дарами, отдает вам долю в добыче, за которую вы даже не сражались, а нас он только угнетает и отнимает у нас нашу собственность. Как ты думаешь, разве все это не возбуждает ненависть и зависть?

— Конечно, это неизбежно, — вздохнул Ардарих, разглаживая седую бороду.

— Он поступает так, — продолжал король ругов, — с целью довести нас до отчаяния и восстания.

— Чтобы вернее уничтожить вас, — печально подтвердил Ардарих.

— К этому он добавляет еще оскорбления и позор. Так, в придачу к обычной ежегодной дани тюрингов, состоящей из трехсот коней, трехсот коров и трехсот свиней, он потребовал прибавку из трехсот девушек.

— Я убью его за эту обиду! — громко вскричал молодой Дагхар.

— Не удастся, горячая голова, — возразил Гервальт, — ты и не подойдешь к нему. Его гунны повсюду и всегда окружают его тесною толпою, как пчелы улей.

— А храбрые тюринги согласились на это? — спросил король Ардарих.

— Не знаю, — продолжал Визигаст. — Да, несколько лет назад надежда проснулась было в сердцах трепещущих народов! Помнишь, друг Ардарих, когда течение той реки в Галлии остановлено было массою трупов, и волны ее залили берега кровавым потоком?

— Помню ли я? — простонал гепид. — Двенадцать тысяч моих гепидов легли на поле битвы.

— Тогда он впервые вынужден был отступить.

— Благодаря доблестным вестготам и Аэцию, — вскричал Дагхар.

— А когда вскоре за этим, — подхватил Гервальт, — он был изгнан и из Италии старым римским священником, ходившим с костылем, тогда-то все порабощенные им северные племена начали надеяться…

— Что настало освобождение и что Бич Божий сломлен, — продолжал Визигаст.

— Уже тут и там вспыхнуло было пламя борьбы! — воскликнул Дагхар.

— Слишком рано! — серьезно произнес король гепидов.

— Конечно, рано, — вздохнул Гервальт, — он залил это пламя потоками крови.