Аттила России

— Здравствуй, голубушка! — сказал Свищ Бодене, испуганно-недоумевающе посматривавшей по сторонам и бессильной выразить свое отчаяние хотя бы знаками. — А теперь давай узнаем друг друга как следует! Помнишь площадь в Петербурге, народ и крик: «Долой одноглазого негодяя!»? Помнишь бравого молодца, который схватил тебя за шиворот и доставил во дворец? Ну так напряги свои красивые глазки, и ты узнаешь меня! Помнишь цыган, путешествие из Москвы в Ораниенбаум? Э, теперь ты меня узнала, вижу, вижу! Да, голубушка, уже два раза мне пришлось играть некоторую роль в твоей жизни — и ничего не поделаешь — Бог троицу любит! Впрочем, я очень надеюсь, что оправдаются и остальные пословицы, например: «Без четырех углов изба не строится» и так далее, иначе говоря — усиленно надеюсь, что это не последнее наше свидание! Но ты, вероятно, жаждешь узнать, куда я везу тебя? Что же, вполне законное любопытство! К Потемкину, милая, к Потемкину! Дело в том, что он по-прежнему любит тебя и сгорает жаждой возобновить старое знакомство… Сначала, конечно, ему придется посчитаться за прежнее непокорство, ну, а потом он простит и обласкает! Ты не бойся, голубушка, сразу больше двух шкур не спустят! А потом — потешишь его светлость, так Христос с тобой — возвращайся обратно в монастырь Богу молиться. Только сначала надо со старыми долгами расплатиться!

Свищ разговаривал с Боденой в таком духе всю дорогу, стараясь как можно больнее уколоть ее и наслаждаясь мучениями своей жертвы.

Но вот показались ворота потемкинского дворца. Карета въехала во двор. Двое рослых лакеев бережно взяли Бодену на руки и внесли в комнаты. В кабинете они положили ее на диван, вынули кляп изо рта, развязали руки и ноги и молча вышли из комнаты.

Бодена вскочила, но ноги затекли и отказывались служить. Она бессильно упала обратно на диван, закрывая лицо руками, готовая выть от бешенства и отчаяния. Вихрем проносились в голове воспоминания о прошлых днях, о тех несчастьях, которые навлек на нее Потемкин. Она понимала, что теперь ей нечего ждать от него пощады, что все прежнее должно потускнеть перед предстоящим. Прежде всегда оставалась надежда, возможность какого-нибудь выхода. В сумасшедшем доме, в Ораниенбауме ей стоило только захотеть, и освобождение было к ее услугам. Но теперь…

Вдали послышались хорошо знакомые шаги. Бодена собрала всю свою силу воли, чтобы не предстать перед Потемкиным в таком упадке духа, — вся ее сила была в нравственной крепости; может быть, светлейший не решится покуситься на служительницу Бога, если она даст ему резкий, решительный отпор. И стиснув от боли зубы, она встала, усилием воли подавляя телесную слабость…

Шаги слышались ближе, ближе, совсем близко… Дверь распахнулась, и в кабинет вошел веселый, улыбающийся Потемкин.

— А, Бодена! — весело сказал он как ни в чем не бывало: он хотел разыграть комедию, делая вид, будто Бодену не привезли к нему связанной по рукам и ногам, а она сама добровольно пришла навестить своего «старого дружка». — Вот умница, что пришла! Здравствуй, моя козочка! Как живешь? Ишь ты! Все такая же красавица! Правда, лета свое взяли, но бабец ты все еще отличнейший. И как к тебе идет этот монашеский наряд! Ну, подойди же, поцелуй меня!

Он широко расставил объятия и сделал шаг вперед, намереваясь подойти к Бодене. Но из ее глаз на него блеснули такие молнии гнева, такое глубокое, священное негодование, что он остановился и с изумлением почувствовал внезапную слабость…

На несколько секунд воцарилось жуткое, томительное молчание. Скрестив руки на груди, гордо окидывая Потемкина уничтожающим взглядом, Бодена была хороша какой-то новой, неведомой для Потемкина красотой. Это была уже не капризная девочка, а женщина в расцвете душевных сил. Так стояла первая новообращенная христианка, когда ее ради потехи и в назидание черни бросали на растерзание голодному тигру. Зверь сладострастно встряхивает головой, нервно бьет хвостом, зыбь удовольствия пробегает под шерстью… Жмуря глаза, животное предвкушает возможность запустить острые когти в мягкое, нежное тело. Но вдруг его зрачки встречаются с твердым взглядом подвижницы, и сраженное крепостью духа животное покорно ложится у ее ног.

Если бы в этот момент против Бодены стоял тигр, он тоже покорился бы ее властной силе. Но перед ней было животное более кровожадной, более жестокой и более подлой породы — человеческой. И светлейший мог только замяться, смутиться на мгновение, но не отступить от намеченной жертвы.

Однако это был далеко не прежний Потемкин. Теперь ему стоило больших усилий не дать сбить себя с толку. И голос его звучал натянуто, напряженно, когда он небрежно бросил ей: