Аты-баты, шли солдаты

– Друг! – звонко сказал он. – Мне нечего подарить тебе в этот твой большой праздник. Возьми мой сахар, возьми мой хлеб, возьми мою селедку. Больше у меня ничего нет. Извини, дорогой.

– Спасибо, Абрек, – тихо сказал Святкин. – Ты мировой кореш, я всегда это знал.

– А что же вы молчите, товарищ младший лейтенант? – громко спросил Хабанеев. – Неужели непонятно, что надо делать? Неужели вы не можете…

– Сахар принадлежит взводу, – деревянным голосом перебил Суслин.

– Ура!.. – завопил Хабанеев. – Попьем, ребята, кипяточку без сахарку? За здоровье Виктора Святкина?

– Весь сахар – ефрейтору, – сказал Глебов. – И сегодняшний и завтрашний. Так что ли, Крынкин?

– Так, – послушно сказал Крынкин. – Это правильно.

– Ну спасибо, лейтенант, – облегченно улыбнулся Сайко. – Я понимаю, трудно такие решения принимать без привычки. Погодите с шамовкой, ребята. Мы с Хабанерочкой сахарок мотанем!..

В большой комнате женщины накрывали на стол. А привезенные со станции сыновья и дочери бродили по дому, не зная, куда себя девать.

– Вы бы пока познакомились друг с другом, – сказала Анна.

К Константину подошел начинающий полнеть солидный мужчина в очках. Представился:

– Сайко Юрий Иванович. Профессор. Доктор наук.

– А я Костя, – усмехнулся капитан, пожимая руку профессору. – Костя-капитан. Знаете такую песню?

Доктор наук смутился и отошел. Подскочил невзрачный малый неопределенного возраста:

– Лавкин. Леня Лавкин. Может, сообразим со встречей-то? С морозца, а?..

– Все в свое время, Леня! – крикнула от стола Анна.

Красивая женщина протянула Константину руку:

– Хабанеева Юнесса. Солдатская дочь и мать двоих детей.

– А это – сестры Крынкины, – сказала Анна.

На лавке у стены рядышком сидели две очень похожие друг на друга женщины. Они были одинаково одеты и одинаково собирали слезы в зажатые в кулаках платочки.

– Глебов. Племянник, – представился коренастый мужчина в дорогом костюме, но почему-то в сапогах.

– Эх, скучно, братцы! – снова подал голос Лавкин. – Сообразить бы хоть на четверых. Я и сбегать могу.

– Не торопите события, – покровительственно улыбнулся профессор Сайко. – Вам же сказали: все в свое время.

– В свое время только краны текут. Утверждаю как сантехник, – Лавкин вздохнул. – Отсюда вопрос: время для нас или мы для времени?

– Видите ли, для пловца, плывущего по течению, вода не меняется, – принялся солидно разъяснять профессор. – А вот для тех, кто плывет против течения, она всегда новая. Если вы плывете вместе со временем, то становитесь рабом этого времени. Но если вы преодолеваете время, сражаетесь с ним, тогда каждый завоеванный вами час – это ваш час. Тогда вы из пассивного раба времени превращаетесь в его активного повелителя.

– Видать, образование у вас большое, – с уважением констатировал Глебов-племянник.

– А нам мыло прислали, – сказала вдруг одна из сестер Крынкиных. – Мама наша померла, и аккурат посылка прибыла. С мылом. Мы хотели хоть обмылочек навсегда сохранить. Да затерялся он где-то. Как в новую избу перебирались, так и затерялось тоё мыло.

– Вот какие люди были, – несмело добавила вторая сестра. – Война ведь, и голод, и смертушка. А они за всех думали. За всех болели. За все времена и за всех детишек, как вот правильно товарищ говорит.

Повисла пауза.

– Так как относительно преодоления времени, товарищ профессор и доктор наук? – усмехнулся Константин.

– Да, – вздохнул профессор. – Велика ты, Россия, и не объять тебя никаким самым современным умом. Нет ли у вас папиросы, товарищ капитан?

– У меня сигареты.

– Безразлично. Я неделю назад курить бросил.

– Так, может, не давать?

– Все равно закурю, – еще раз вздохнул профессор. – Не сейчас, так к вечеру. Когда, понимаете ли, сотрясение воздухов, а тут – посылка с мылом, так не то что закуришь, а и за рюмочкой потянешься.

– Это точно! – засмеялся Лавкин. – Это ты правильно выразил, товарищ профессор.

Распахнулась дверь, и вошел красивый грузин в форме летчика «Аэрофлота».

– Здравствуйте. Кажется, я не ошибся?

– Здравствуйте, Тенгиз, – сказала Анна. – Знакомьтесь, друзья. Это Тенгиз Кодеридзе.

Следом за летчиком шофер такси уже вносил большие корзины с гвоздиками.

* * *

Колхозный сарай. Самогонка уже разлита по кружкам, хлеб и селедка поделены. Именинник Святкин уселся на почетное место. Глебов разжигал костер у входа в сарай.

– Там девочки прогуливаются, – сообщил Сайко входя. – Может, пригласим их, товарищ лейтенант?

– Какие еще девочки? – нахмурился Суслин.

– Санитарочки.

– Ну не знаю, – неуверенно протянул Игорь. – Ну попробуйте.

– Хабанерочка, изобрази, – сказал Сайко.

– Есть изобразить. – Хабанеев вскочил. – Абрек, помоги.

– Потому что грузин, да? – вдруг обиделся Кодеридзе. – Раз грузин, значит, девочки, да? Обидно, понимаешь.

– Да у тебя – усы! – загорячился Хабанеев. – Усы, понимаешь? Ты же мужчина, сразу видно.

– Это совсем другой разговор, друг. Это правильный разговор.

Хабанеев и Кодеридзе вышли из сарая.

Две девушки в военной форме прогуливались в длинных мартовских сумерках по окраине Ильинки.

– И зачем ты меня сюда затащила? – ворчала одна из них, но ворчала вполне добродушно.