Аукцион

— Нет, — снова солгал Степанов. — Не верь.

Режиссер посмотрел на Степанова внимательно, полез за сигаретой.

— Но ведь если врут, значит, я — мерзавец? Лена появилась после того, как я узнал про этот роман жены... Нет, ты правда думаешь, что врут?

— Правда, — солгал Степанов; он не мог поступить иначе, о таком друзьям надо лгать, ибо это ложь во спасение.

Зита пришла со свертком и сразу же стала мыть посуду. Это у нее какая-то страсть, подумал Степанов, — вытирать пыль и мыть посуду; а вообще женщины чистоплотнее мужчин, отмывают Евин грех, в генах заложено, не иначе.

— А масло у тебя есть? — спросила Зита, легко поцеловав его в щеку мягкими холодными губами. (Занятно, подумал Степанов, как это все у них странно: стоит только войти в твой дом и начать мыть посуду, как «вы» исчезает, только «ты», отчего? Он вспомнил фильм «Их было пятеро», боевик пятидесятых годов; там была замечательная актриса, она играла роль проститутки; драматург написал ей прекрасные слова, когда она поднималась с любимым на фуникулере и он предложил ей перейти на «ты»: «Через мою постель прошло так много солдат и они так легко называли меня на «ты», что высшим благом любви я ощущаю право говорить «вы» тому, кого люблю, и от него слышать это же».)

— У тебя есть масло? — повторила Зита.

— Кажется.

— Если нет — мы погибли. Свекольные котлеты развалятся, положи я их на сковородку без масла.

— У меня тефлоновая, можно без масла.

— Что-то я не верю в эти новшества.

— Дикая ты?

— Очень.

— Картофельный бунт затеешь?

— Отбунтовались, слава богу.

— Давай сначала сложим мои вещи.

— Две минуты дел.

— Больше. Надо упаковать черный хлеб, две банки икры вместе с кроссовками и спортивным костюмом, бутылку водки с галстуком и шерстяными носками, трусы с книгами и джемпером.

— А джемпер-то зачем? Весна.

— В Лондоне весны холодные.

— Ты в Лондон? Как интересно! А плащ взял?

— Нет.

— Так ведь там постоянные дожди.

— Не больше, чем у нас. Слушай, Зитуля, а почему ты ко мне, старику, ездишь?

Зита рассмеялась:

— «Старик»! Ты знаешь, что такое старик?! Это который тюфяк. Или лентяй. А ты умеешь цветы дарить. Женщине ничего не надо, только б цветы дарили.

Зита поставила посуду в сушилку, оглядела маленькую степановскую кухоньку, села на табурет возле окна, подперла щеку кулачком и вздохнула:

— Жизнь какая-то дурацкая, да, Юрьевич?

— Есть несколько. Что это тебя в минор потянуло?

— Так... Ты женился, когда я в первый класс пошла, а твоя Лыс и мой Колька родились в один год. Ты один, и я одна, а вместе быть нельзя, Колька мне не простит, тебе — Лыс с Бэмби. Ты мотаешься, от себя убегаешь, а меня атлеты с развернутыми плечами обхаживают. Говорят, судьба каждого предопределена заранее. Верно, да?

— Черт его знает. Наверное, все-таки верно.

— Ты счастливый человек, у тебя есть любимое дело.

— Это верно.

— Пойдем чемодан укладывать.

— Айда.

Золотой человек, подумал Степанов; самое страшное, когда в женщине проглядывает хищница; а в общем-то не мы ли их такими сделали? Унизили до равноправия, им теперь, бедным, после работы и в очереди стоять, и обед готовить, и белье в прачечную нести, а кавалер телевизор смотрит, возлежа на диване. В тапочках. Хоть бы босой, в этом есть что-то хоть мужское, так ведь нет, все норовят в шлепанцы влезть, домашний покой, сплошная благость. Нет бы по совместительству куда устроиться, чтоб денег в дом принести, подарок жене сделать... Хотя поди устройся, мильон справок потребуют, затаскают по отделам, замучают, не до заработка... Сами отучаем молодежь от работы, а может, боимся, что слишком много заколотят, — всех хотим под одну гребенку, — преступно, не думаем, к чему это приведет.