Аукцион

Пап замер. Он ожидал знакомые трюки Чу. Но то, что он увидел, было невероятно, невероятнее, чем во сне. Мельком он слышал, что на планете Гий ничему нельзя удивляться, но все же не мог поверить своим глазам.

Женщина улыбнулась, провела рукой по волосам. Лицо ее было знакомо... и жест тоже. Но где, когда он ее видел, Пап не мог припомнить.

Женщина исчезла, и на стойке вновь появилась Чу.

Затем обезьянка превратилась в пишущую машинку с заложенным в нее наполовину отпечатанным листом бумаги.

Потом стала тутовником, рассыпавшим мягкие ягоды.

Аистом, энергично размахивающим крыльями.

И старой кроватью с отбитой ножкой.

Истрепанной книгой с мушкетерской шпагой на обложке.

Змеей, напряженно застывшей.

И стариком, неслышно бормочущим.

- Заметьте, - сказал гиянин, - обезьянка превращается только в то, что есть на Земле и что она видела сама. Превращения сами по себе не могут удивить нас, гиян. Но ведь интересно увидеть превращения, результаты которых заранее неизвестны. Какая во всем этом экзотика! И какую познавательную ценность имеют эти превращения! Я достаточно много знаю о Земле, но метаморфозы обезьяны ощутимо пополнили мои знания. Давайте проведем простейший эксперимент.

Из-за кулис появился мальчик-гиянин. Он прошел к стойке и сразу же потянулся к обезьянке.

- Не трогай, мальчик, - сказал гиянин и громко спросил: - Скажи, чего бы ты сейчас хотел?

Мальчик подумал и ответил:

- Гурилик.

- Гуриликов нет на Земле. Опиши то, что ты хочешь.

- Ну... - Мальчик потер лоб и зажмурился. - Такое вкусное... холодное...

Он хотел еще что-то прибавить, но Чу уже превратилась в ящик, доверху наполненный брикетами мороженого.

- Один брикет оставим, чтобы он вновь превратился в обезьянку. Иначе что мы будем продавать, - пошутил гиянин. - А остальные, мальчик, можешь взять себе. Это наверняка вкусно. Смотри не объедайся!

Ящик унесли. Мальчик ушел. А гиянин выдержал паузу, пока оставшийся брикет вновь превратился в Чу.

- На Земле обезьянка прожила интересную жизнь, многое успела увидеть. Но была лишена этой чудесной способности, которую обрела на Гии. Подумайте - каждый из вас может стать ее хозяином. Итак, прошу назвать цену!

На пульте зажглось: "20".

- Двадцать. Всего лишь двадцать, - разочарованно объявил гиянин.

"40" - зажглось на пульте.

- Сорок, - вяло проговорил гиянин.

"50".

Голос гиянина стал тверже.

"65".

Гиянин насторожился.

"70".

В его голосе появились нотки радости.

"100".

Пап не мог думать. Мозг перестал ему подчиняться. Пальцы сжимали подлокотники кресла. Он тупо смотрел на экран.

Чу догрызла последний орех и взялась за четки.

- Ну что же, эту цифру я воспринимаю серьезно, - сказал Пап. - Сто сорок!

"Как же так!.. - Мысль эта вырвалась откуда-то из глубины сознания, и вначале Пап растерялся, а затем пришел в бешенство. - Как же так! Сейчас она достанется кому-нибудь из них!"

Пальцы сами собой разжались. Теперь ими двигала определенная цель. Они набрали на пульте "150".

Сразу же загорелось "170".

Чу набросила четки себе на шею и визжала от восторга.

Пап набрал "180".

Появилось "200".

Он набрал "210".

- Я вижу, вы начинаете понимать истинную цену этого милейшего земного существа...

"235".

Дрожащие пальцы Папа предложили "240".

"Как же так!.."

Мысль продолжала упрямо пульсировать в голове, не давая Папу ни на мгновение отвлечься.

Теперь цифры менялись так быстро, что гиянин не успевал объяснять их. Реплики он вообще перестал вставлять.

Обезьянка превращалась в мраморную статую восседающего на коне воина, в зеркало, в саркофаг и в железную дорогу.

"290".

Бешеная гонка цифр прекратилась. Пульт отдыхал. Невидимый нерв, связывающий все кабины, ослаб...

"300".

...затем вновь натянулся, чтобы тут же оборваться. Пап знал одно: он должен оборваться здесь, в его кабине, и потому набрал "400".

С ним все еще состязались. Кто-то упрямо желал приобрести земное чудо, не понимая, что оно должно принадлежать не ему, а Папу.

Чу превратилась в часы и в надгробный камень.

Пап оборвал нерв. Он набрал...

- Тысяча?! - Гиянин скорее спрашивал, чем объявлял.

И повторил.

Повторил еще раз.

Руки Папа бессильно свисали с кресла.

И нерв тоже.

- Животное продано! Я попрошу своего ассистента отнести его владельцу.

Светило по-прежнему лениво висело над головой, но становилось жарче.

Пап, шатаясь, вышел из кабины. Чу прыгнула ему на плечо. Он взял ее, крепко прижал к груди и побежал.

"Стойте! Вы не заплатили!" - кричали вдогонку.

Всепоглощающая усталость внезапно исчезла. Пап бежал как в бреду, не чувствуя своего тела, протискиваясь в узкие щели незнакомых улиц. Дома то собирались в кучу, то рассыпались перед ним веером.

Остановился на тихом пустыре. Впереди возвышался мрачный, темный холм.

Опустил Чу на землю и попросил, чтобы она превратилась в женщину в черном платье с блестками. Но Чу, не обращая на него ни малейшего внимания, собирала валявшиеся вокруг цветные камушки и по привычке пробовала их на зуб. Пап опустился на корточки.

- Чу, - просил он, - пожалуйста...

- Вы зря стараетесь. У вас ничего не получится.

Он обернулся. Сзади стояли гиянин и два надзирателя.