Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

Нужно сказать, что о том, как начался этот необычный праздник, существует почти столько же версий, сколько при этом находилось свидетелей. Причем все утверждают, что император споткнулся именно на их биваке, и солдатам именно их дивизии пришла в голову идея осветить путь полководцу. Но, скорее всего, прав Тиар, и ликование началось именно с гвардейского бивака.

Напрасно Наполеон восклицал: «Тише! До завтра! Думайте сейчас только о том, как заточить свои штыки!», скоро весь фронт 70-тысячной армии стал наполняться яркими огнями импровизированных факелов. Отовсюду раздавался громовой крик «Это годовщина коронации!.. Да здравствует император!» «Этот крик любви и энтузиазма распространялся во всех направлениях, подобно импульсу, — вспоминал велит гвардии Баррес. — Это было всеобщее ликование, столь радостное и спонтанное, что сам император был ошеломлен. Все это было чудесно, восхитительно!»⁵³

В официальной корреспонденции Наполеона вместо выделенной фразы сказано следующее: «...когда они будут идти, чтобы обойти меня справа, они подставят мне свой фланг», но на самом деле в первоначальном варианте эта фраза выглядит так, как она приведена в тексте книги. Фраза была изменена после сражения таким образом, что из достаточно общего высказывания она превратилась в некое провидение и секрет плана битвы, раскрытый целой армией.

«Останавливаясь на каждом шагу, — рассказывал адъютант Сульта, — и добродушно разговаривая с храбрецами, приветствовавшими его, император довел энтузиазм до самой высшей степени. «Пойдем сражаться сейчас же! — кричали одни, — Веди нас этой же ночью к славе!» Другие восклицали: «Битва будет в семь часов утра, победа в полдень!» Один из гренадер, словно отвечая на фразу прокламации, прокричал: «Императору не надо будет завтра подвергать свою жизнь опасности», другие во всю глотку орали»: Мы будем сражаться штыками!»... и тысячи других энергичных восклицаний раздавались отовсюду, и в каждом была любовь, восхищение и доверие солдат к командиру, ставшему их идолом... Едва только император покидал лагерь одной дивизии, как крики «Да здравствует Наполеон, наш непобедимый полководец!» провожали его и раздавались еще долго»⁵⁴.

Никогда еще армия не приветствовала так своего главнокомандующего, не встречала его такими изъявлениями преданности, восторга и готовности без колебаний отдать за него жизнь в смертельной схватке. Восхищенный, растроганный почти до слез, император воскликнул, вернувшись на свой бивак: «Вот самый прекрасный вечер в моей жизни!».

В то время когда французская армия ликовала в предвкушении победы, в стане союзников царило глубокое молчание. В эту ночь русский офицер написал в своем дневнике помпезным слогом сентиментальных романов: «Глубокая темнота ночи не освещается ни единым из светил небесных, некая ужасная тишина царствует в окрестностях, утомленные солдаты наши, с свойственным только русским спокойствием духа, крепко спят вокруг угасающих огней; одни стражи недремлющим оком проницают темноту ночную и, подавая друг другу извещательный голос, бодрственно охраняют погруженных в сон героев, собратий своих, от внезапного нападения лукавого врага»⁵⁵.

Не спали и генералы, которые должны были собраться для того, чтобы получить последние указания перед будущей битвой. Командный состав союзной армии собрался в эту ночь в штаб- квартире Кутузова в небольшом домике в деревне Крженовиц*. Долго ждали Багратиона, и поэтому не начинали заседания. Уже за полночь от него прискакал адъютант, который доложил, что князь не сможет прибыть на совет. Кутузов приказал начинать.

«Генерал Вейротер развернул на большом столе огромную, очень точную и подробную карту окрестностей Брюнна и Аустерлица и прочел нам диспозицию возвышенным тоном и с самодовольным видом, обнаруживавшими внутреннее убеждение в своих заслугах и в нашей бездарности, — вспоминал Ланжерон. — Он походил на профессора, читающего лекцию молодым школьникам; может быть, мы были действительно школьниками, но зато он был далек от того, чтобы быть профессором. Кутузов, сидевший и наполовину дремавший, когда мы собирались, кончил тем, что перед нашим отъездом совсем заснул.

Буксгевден слушал стоя и наверное ничего не понимал. Милорадович молчал. Пржибышевский держался сзади и только один Дохтуров внимательно рассматривал карту»⁵⁶.

* Этот домик существует и поныне. Скромная комната, где собрались генералы, сильно отличается от замкового помещения, которое обычно себе представляют, когда речь идет об этом совете.