И пусть в бумагах были не призывы к свержению самодержавия, а «проба пера» начинающего писателя-мариниста, перепуганный Новиков, не особо запирался и практически сразу сдал всех «сочувствующих правому делу» на эскадре.
Таковых оказалось неожиданно много, например, на «Орле» разговорчивый баталёр причислил к революционерам половину кают-компании. Свенторжецкий, послушав словоохотливого литератора-буфетчика, пошёл к Бухвостову и на следующий день на всех судах эскадры, за исключением находящихся в море, прошли Офицерские Собрания.
Командиры и старшие офицеры на крейсерах и броненосцах настоятельно рекомендовали мичманам и лейтенантам быть ближе к матросам, разъяснять всю пагубность революционной агитации и особо уповать на то, что бомбисты-террористы суть японские агенты, которые за золото уничтожают адмиралов, офицеров и готовят корабли к подрыву, предлагая доверчивым морякам пронести «адские машинки» на борт. На этом пункте «инструктажа» настоял начальник контрразведки и хотя технически подкованные мичмана и прапорщики посмеялись над кавторангом перестраховщиком, команды отнеслись к предостережению Свенторжецкого предельно серьёзно и перетряхнули ещё на раз все корабельные закутки и схроны. На «Орле» и «Авроре» даже дошло до публичного и добровольного показа имущества в матросских и кондукторских сундуках и чемоданах, настолько сильно там хотели очиститься от подозрения в революционной скверне…
В Петербурге новость о покушении на командующего Тихоокеанским флотом шокировала самодержца. В столице пребывали в уверенности, что хотя по всей стране полыхают усадьбы и проходят стачки и столкновения с полицией, в действующей армии и на флоте царит образцовый порядок. И тут бах, – командующего самым мощным флотом империи, как простого смертного, на крыльце штаба…
Царь моментально телеграфировал во Владивосток и Николаевск на Амуре о назначении Небогатова комфлота, однако в момент свершения теракта вице-адмирал находился в океане, потому первые дни Бухвостов, Игнациус и Свенторжецкий «рулили» по собственному разумению…
Кавторанг, проведя короткий допрос свидетелей, выяснил, что «бомбисты» поначалу интересовались у извозчиков, в изрядном количестве стоящих неподалёку от штаба Тихоокеанского флота, в каком из экипажей приехал адмирал Небогатов. И как раз в этот момент Бирилёв и вышел из штаба.
– Да вон, гляньте, вашбродь, ихнее превосходительство на крылечке стоит, – указал на Алексея Алексеевича кучер, не посвящённый в оперативные планы флота и для которого все адмиралы были на одно лицо.
Из дюжины пуль, выпущенных в направлении командующего, в Бирилёва попали три. Разрядив револьверы, террористы попытались перехватить у извозчика вожжи, но были сбиты с ног подоспевшими матросами.
Поднятая в ружьё «штабная» рота перекрыла всякое движение в центре Владивостока, а Свенторжецкий совершенно по-боцмански изматерил «голубые мундиры», вознамерившиеся забрать «для проведения расследования» покалеченного террориста (второго матросы забили прямо на месте)…
На следующий день, пришедший в себя на флотской гауптвахте в лоскуты избитый террорист, начал давать показания.
Студента недоучку, изгнанного из Варшавского университета и настраивавшегося после приведения в исполнение приговора, на долгую и напряжённую интеллектуальную дуэль с иезуитами-жандармами, на всю оставшуюся жизнь вразумили матросские кулаки.
Вольдемар Гомельский, очнувшись и осознав, что он непоправимо искалечен, потребовал врача, адвоката, морфию, зеркало, водки, после чего расплакался и просил срочно телеграфировать родителям.
– Говори, сволочь, – Свенторжецкий с революционером не церемонился, – всё одно ты уже покойник. Жандармам так и сказали, – оба покушавшихся убиты. Не будет ни адвоката, ни открытого процесса. Завернём в брезент и заживо утопим. Нет, не утопим – закопаем заживо. Кто тебе сволочь отдал приказ убить адмирала Небогатова?! Говори!!!
Бухвостов, присутствовавший на сём любительском допросе, с широко открытыми глазами смотрел, как капитан второго ранга в приступе служебного рвения, неистово трясёт избитого террориста. Ну, совсем как куклу детскую тряпичную…
Карбонарий орал, рыдал, корчился, но информацию выдавал исправно.
Он и несколько сподвижников по партии социалистов-революционеров, получив по двести рублей на брата единовременно и далее, по сотне в месяц, ещё в феврале отбыли для проведения агитации во Владивосток и Харбин. Особо пропагандой не увлекались, больше пили и ходили по девочкам, но сразу после прорыва русских броненосцев во Владивосток на Вольдемара и Никиту (убитого подельника) вышел некий господин Иванов.