Авантюрист

Я открыл рот, будто желая возразить. Черно покачал головой:

– Да ладно, молчи… Ничего особенного в этом нет. Никакой это не ультиматум. Так, нормальные деловые отношения… Можно, в принципе, представить себе колдунишку, который объявит тебе, что приговор снят, ты полгода прогуляешь в счастливом неведении, а тут трах-бах, несчастный случай…

Я проглотил слюну.

– Да, – продолжал Чонотакс, задумчиво глядя на Кливи, – я знаю, что мне надо от тебя, ты должен понимать, насколько я состоятелен… Парень, подойди, будь добр, к тому вот зеркалу, и подыши на него.

Кливи повиновался – как кукла, которую дергают за ниточки. Старательно вытянул губы и подышал на изморозь; белая струйка пара моментально проела зеркальную полынью, но не круглую, как следовало ожидать, а какой-то грибоподобной неправильной формы.

– Ладно, – Чонотакс снова опустил подбородок на сплетенные пальцы.

– Иди, Ретано… Иди к жене, завтра получишь своего воспитанника…

Парню повезло. Он тебе по гроб должен сапоги лизать, эдакий подарочек… задаром…

Я помедлил, потом, строго кивнув на прощанье, двинулся к двери; на пороге меня догнал отчаянный вопль Кливи:

– Господин Ретано! Не оставляйте меня! Заберите меня, я не хочу!..

В крике был такой непритворный ужас, что моя занесенная нога так и зависла в воздухе.

– С ума сдурел, – невозмутимо констатировал Чонотакс. – Эх, парень, тебе бы знать свою выгоду…

Я ушел, неся в груди неприятное сосущее чувство. Как будто я отдал живое существо алхимику для опытов.Кливи дотопал до замка наутро – голодный, ошалелый и совершенно ничего не помнящий. Последним его воспоминанием был двор, пустынный и как будто безжизненный; о чем мы говорили с Чонотаксом, что и как проделывал господин маг с ним, непутевым Кливи – ничего этого он не знал и сам здорово удивлялся.

Надо сказать, что к этому моменту благоустройство замка, начатое с таким размахом, понемногу затихло – кончились деньги. Идею большого пира в честь приезда молодой жены пришлось отложить до лучших времен по счастью, Алане замок нравился несмотря ни на что. Она находила удовольствие в том, чтобы блуждать по стылым комнатам, подниматься на башни и изучать покрытые паутиной святыни древнего рода; я немного опасался, не встретится ли ей в ее странствиях призрак. То есть бояться, конечно, было особенно нечего – но и радости мало, я не имел понятия, каким образом такая встреча может на моей жене сказаться…

Между нами установились вполне приятельские, но странные для мужа и жены отношения. Я по-прежнему не входил к Алане в спальню, но теперь для этого была новая внутренняя отговорка: прежде, чем вкусить радости супружества, я должен избавиться от приговора Судьи и свернуть отношения с Чонотаксом. Я все время порывался придумать какое-то объяснение и для Аланы – обычаи рода, что ли, которые запрещают мужу касаться жены на протяжении всего медового месяца… Подобную чушь мой язык отказывался произносить; Алана воспринимала мое отчуждение внешне спокойно, кто их знает, этих пятнадцатилетних жен, может быть, ей вполне достаточно дружеского похлопывания по плечу…

Был ясный зимний день, Кливи отправился в поселок; я заранее позаботился о том, чтобы никто нас не видел вместе. Пикантное знакомство с Кливи Мельни-чонком мне было как-то ни к чему.

Первым делом я зашел в трактир – и не ошибся.

Кливи был здесь.

Прежде безденежный, он восседал теперь за ломящимся от снеди столом. Пряный соус стекал по тощим рукам; Кливи ел, облизывал пальцы, чмокал и чавкал, и во всем его облике было неприкрытое, кипящее, вопиющее блаженство.

Толстый кошелек дался ему охотно и без труда.

Я прислонился к стенке. Ноги мои подкосились – как будто воплощенное могущество Чонотакса Оро явилось предо мной в дыме и пламени, явилось, чтобы усесться на скамейку рядом с жующим Кливи и подмигнуть узким, малость сумасшедшим глазом.

Кливи наслаждался жизнью.

Из трактира, уже сытый по горло, он отправился на базар, и я своими глазами видел, как он вытащил монету из кармана зазевавшегося сапожника. Снова и снова исчезая в жидкой вечерней толпе, он выныривал еще более счастливый, пьяный без вина, потирающий руки…

Через три дня непрерывного воровства его поймали в ближайшем городишке. Я узнал об этом от Итера, а тот, в свою очередь, от поставщика, привозившего в замок продукты. По его словам, изловили на горячем какого-то шустрого мальчишку, у которого при обыске обнаружилось чуть не целое состояние; ограбленные, вот уже два дня плакавшие по пропавшим кошелькам, гурьбой сбежались в управу, и припомнили воришке все, и даже больше, и тамошний бургомистр чудом сумел предотвратить самосуд. Воришку приговорили по всем правилам и отправили на каторгу, и поделом; выслушав эту историю, я поблагодарил Итера и тут же, пожаловавшись на головную боль, удалился к себе.

Мне было скверно.

Глава восьмая