Аватара

Господин Бальтазар Шербонно расположился в самой дальней комнате, натопленной еще сильнее, чем остальные, посреди санскритских книг, нацарапанных шилом на тонких деревянных табличках, которые соединялись между собою с помощью шнурка, продернутого сквозь специальные дырочки, и таким образом больше походили на жалюзи, чем на книги в понимании европейцев[148]. Посередине комнаты рядом с месмеровским баком[149], в центр которого был погружен металлический штырь, а по бокам торчали многочисленные железные стержни, возвышалась тревожным и громоздким силуэтом электрическая машина

[150] с заполненными золотыми стружками бутылками и со стеклянными дисками, которые вращались с помощью рукояток. Господин Шербонно вовсе не был шарлатаном и не стремился к внешним эффектам, однако всякому, кто входил в его странное убежище, казалось, что он попал в средневековую лабораторию алхимика.

Граф Олаф Лабинский прослышал о творимых доктором чудесах и, будучи человеком легковерным, сгорал от любопытства. Славянские народы отличаются врожденной верой в сверхъестественное, которую порой не может подавить даже самое широкое образование, а тут еще достойные уважения свидетели, побывавшие на сеансах, рассказывали такое, во что, при всем доверии к рассказчику, невозможно было поверить, не увидав собственными глазами. В общем, граф решил навестить чудотворца.

Он прошел в жарко натопленные апартаменты на улице Регар, и его как будто охватило зыбкое пламя; вся кровь прилила к голове, вены на висках вздулись; зной, царивший вокруг, душил его, лампы, в которых курились ароматические масла, большие цветы с острова Ява, качавшие огромными соцветиями, словно кадилами, пьянили дурманящими испарениями. Пошатываясь, он сделал несколько шагов к господину Шербонно, скрючившемуся на диване в одной из тех странных и любимых санняси[151]

и факирами поз, какие можно увидеть на выразительных рисунках князя Салтыкова, собственноручно проиллюстрировавшего свою книгу о путешествии по Индии[152]. Взглянув на острые углы его конечностей, прорисовывавшиеся под складками одеяний, всякий подумал бы, что это не человек, а паук, который застыл в центре паутины, поджидая добычу. При появлении графа лазурные глаза доктора вспыхнули фосфоресцирующим светом в центре орбит, позолоченных желтухой, и тут же потухли, как бы покрывшись бельмом. Доктор сразу оценил состояние Олафа, протянул к нему руку и двумя-тремя пассами окружил атмосферой весны, вызвав в сознании ощущение свежести.

– Теперь вам лучше? Ваши легкие, привычные к бризам Балтики, еще холодным после прогулки по вечным снегам полюса, должно быть, задыхались, будто кузнечные мехи, в этом палящем воздухе, в котором я, к сожалению, мерзну, я, жареный-прожаренный и прокаленный на солнцепеке.

Граф Олаф кивнул в знак того, что больше не страдает от жары.

– Хорошо… – Доктор явно был настроен благодушно. – Вы, конечно, прознали о моих фокусах и хотите узреть их своими глазами. О, я сильнее Комю[153], Конта[154]

и Боско[155]!

– Мое любопытство не должно обижать вас, – отвечал граф, – я с искренним уважением отношусь к вам, одному из царей науки.

– Я не ученый в обычном понимании этого слова; однако, изучая некоторые явления, которыми пренебрегает наука, я овладел не используемыми ею оккультными силами и совершаю то, что кажется чудесным, а на самом деле естественно. В погоне за душой я не раз настигал ее, и она открыла мне то, что я научился применять, и доверила слова, которые я запомнил. Разум есть все, существование материи – только видимость; Вселенная, возможно, лишь видение Бога или Слово, превратившееся в бесконечность. Я леплю по моему хотению рубище тела, останавливаю или возрождаю жизнь, уничтожаю пространство, искореняю боль, не прибегая к хлороформу, эфиру или любому другому обезболивающему. Вооруженный волей, этой электрической энергией разума, я оживляю или испепеляю. Мои глаза не знают препятствий, мой взгляд проникает во все; я отчетливо вижу лучи мысли, и как солнечный спектр можно спроецировать на белый экран, так я могу пропустить чужие мысли сквозь мою невидимую призму и заставить их отразиться на белой ткани моего мозга. Но даже это – ничто по сравнению с чудесами, которые совершают некоторые индийские йоги, достигшие высшей ступени просветления. Мы, европейцы, слишком поверхностны, слишком рассеянны, слишком мелки, мы слишком любим нашу тленную оболочку, чтобы широко распахнуть окна в вечность и бесконечность. Тем не менее я достиг некоторых впечатляющих результатов. – Доктор Бальтазар Шербонно сдвинул кольца тяжелой портьеры, висевшей на металлическом карнизе, и открыл некое подобие алькова, отгороженного в глубине залы. – Судите сами.