Августовские пушки

Тем временем 61‑я и 62‑я резервные дивизии, шедшие из Парижа к новой 6‑й армии, бесследно исчезли на марше. Командир этих дивизий генерал Эбенер, разыскивал их весь день, но никто не знал, что же с ними случилось. Опасаясь, как бы немцы не ударили по району выгрузки 6‑й армии, Жоффр, в отчаянной попытке выиграть время, необходимое 6‑й армии для выхода на позиции, отдал приказ 5‑й армии развернуться и контратаковать противника. Для этого требовалось предпринять наступление в западном направлении между Сен-Кантеном и Гюизом. Полковник Александр, офицер связи в 5‑й армии, передал этот приказ в устной форме штабу Ланрезака, располагавшемуся тогда в Марле в 25 милях к востоку от Сен-Кантена.

Тогда же, чтобы польстить самолюбию сэра Джона Френча и подбодрить его дух, Жоффр направил ему телеграмму, в которой от имени французской армии выразил признательность британским друзьям за их мужественную помощь. Не успел главнокомандующий отправить это послание, как стало известно об отходе англичан из Сен-Кантена, что оставляло незащищённым левый фланг Ланрезака, собиравшегося в этот момент перейти в наступление. Как указывал в одном из своих мрачных донесений Югэ, британский экспедиционный корпус был «разбит и не мог предпринять никаких серьёзных действий»: три из пяти его дивизий оказались небоеспособными, нуждались в основательном пополнении и отдыхе, на что ушло бы «несколько дней или даже недель». Поскольку Джон Френч сообщал примерно то же самое Китченеру, Югэ нельзя порицать за то, что он отразил настроение командования экспедиционного корпуса, а не истинное положение вещей или состояние английских войск. В довершение всего полковник Александр прислал донесение, в котором говорилось о намерении Ланрезака уклониться от выполнения приказа о наступлении.

Несмотря на проявленный его офицерами энтузиазм, сам Ланрезак считал полученный приказ «почти сумасшествием», о чём и заявлял во всеуслышание. Развернуть 5‑ю армию на запад значило подставить противнику под удар открытый правый фланг. Он настаивал на выходе из зоны боёв и дальнейшем отступлении к Лану. И только после создания там прочной линии обороны можно было переходить к контратаке, имеющей хоть какие шансы на успех. Жоффр же требовал от него развернуть наполовину дезорганизованную армию почти что обратно, произведя сложный манёвр, очень опасный в данной ситуации, учитывая нависшую угрозу справа. Начальник оперативного отдела штаба армии майор Шнейдер попытался разъяснить всю трудность создавшегося положения полковнику Александру, удивлённому позицией, которую занял Ланрезак.

— Как! – воскликнул Александр. – Ну что может быть проще? Сейчас вы обращены к северу, а мы просим лишь повернуть на запад и атаковать Сен-Кантен.

Он вытянул вперёд руку, растопырив пальцы, как бы показывая движение пяти корпусов, и затем описал ею в воздухе полукруг.

— Не говорите ерунды, топ colonel

 – не сдержавшись, выпалил Шнейдер.

— Ну что ж, если вы не желаете чего-либо предпринимать… – произнёс полковник, с презрением пожав плечами.

Ланрезак, присутствовавший при этой сцене, вышел из себя и долго, подробно и не совсем тактично высказывал своё мнение о стратегии главного штаба. В это время он чувствовал такое же недоверие к главному штабу и Жоффру, какое и они к нему. На одном фланге армии у Ланрезака находился независимый генерал-иностранец, отказывавшийся от совместных действий, а второй флаг вообще был открыт и полностью беззащитен (соединение Фоша начало своё формирование лишь через два дня, 29 августа), а верховное командование приказывает ему перейти в контрнаступление! Нервы Ланрезака были напряжены до предела, и ничего удивительного, что он не выдержал подобного давления обстоятельств. Ему поручали дело, которое должно было повлиять на судьбу Франции, но он уже не верил в правильность решений Жоффра, поэтому, облегчая свою душу, дал волю чувствам, прибегнув к самым язвительным и оскорбительным словесным оборотам, а подобным умением он славился ещё до войны. Ланрезак не стеснялся в выражениях, изливая своё презрение к Жоффру, которого называл «сапёром», «инженеришкой».

«Я застал генерала в окружении нескольких офицеров, – писал офицер штаба одного из корпусов, явившийся к Ланрезаку по делам службы. – Казалось, он был чем-то сильно недоволен и бросал крепкие словечки. Генерал не жалел красок, ругая главный штаб и наших союзников, которые, видно, сильно ему досаждали. Судя по всему, он хотел, чтобы его оставили в покое, говорил, что готов уйти в отставку, если это необходимо, что он сам дождётся нужного момента, чтобы вышвырнуть немцев туда, откуда они явились». Сам Ланрезак признавался: «Я ужасно разволновался, и это видели офицеры моего штаба».

Дать волю гневу на глазах подчинённых – это, по мнению главного штаба, уже само по себе было плохо, а в довершение всего генерал допустил ещё более страшный грех – публично критиковал верховное командование. Жоффр уже подсчитывал дни Ланрезака на посту командующего армией.