Августовские пушки

Как писал Т. Соренсен, человек близкий и влиятельный при дворе Кеннеди: «...любимым словом Кеннеди с самого начала нашей работы с ним (1953 г.) было «просчет». Задолго до того, как Кеннеди прочел книгу Барбары Такман «Августовские пушки», которую он рекомендовал своим сотрудникам, еще студентом в Гарвардском университете он прослушал курс о причинах первой мировой войны. Он говорил, что курс заставил его понять, «с какой быстротой государства, относительно незаинтересованные, за несколько дней погрузились в войну». Их лидеры говорили (как заявляют ныне их преемники), что военная мощь способствует сохранению мира, однако одна эта мощь не сработала. В 1963 году Кеннеди любил приводить обмен репликами в 1914 году между двумя германскими руководителями о причинах и расширении той войны. Бывший канцлер спрашивал: «Как же это случилось?», а его преемник отвечал: «Ах, если бы знать!»

«Если нашей планете, — говорил Кеннеди, — когда-либо суждено быть опустошенной ядерной войной и если выжившие в этом разрушении смогут преодолеть огонь, отравление, хаос и катастрофу, мне бы не хотелось, чтобы один из них спросил другого: «Как же это случилось?» и получил невероятный ответ: «Ах, если бы знать!»^[2].

Таков в общих чертах генезис популярности книги, удивительная своевременность обращения в наши дни к событиям, казалось бы, не очень близкого прошлого — августу 1914 года. Всего этого было более чем достаточно для создания оглушительной рекламы труду Такман, не говоря уже о том, что Кеннеди взял за правило раздавать книгу людям, посещавшим Белый дом, — заезжим премьерам (например, премьер-министру Англии Макмиллану), собственным генералам (тогда послу США во Франции генералу Гэвину) и многим другим. А привычки американского президента, как известно, считаются в том мире материалом, пригодным для первых страниц газет и аршинных заголовков. Легко представить, к каким последствиям привело появление американского президента в роли добровольного агента — распространителя сочинения...

Книга Такман, конечно, поучительна в том отношении, что автор занятно рассказывает о проблемах, которые служат предметом изучения ученых-международников. Результаты их исследований обычно сообщаются в статьях и книгах, малодоступных широкому читателю хотя бы по причине изобилия специальной терминологии и сухости изложения. Такман сумела перевести эти сентенции на живой язык в контексте событий, вызывающих жгучий интерес. Хотя ее исходная посылка о «случайном» характере войны едва ли выдерживает критику — военный пожар был неизбежен, — тем не менее книга дает убедительный ответ, почему война разразилась именно в августе 1914 года, а не в другое время. Стечение обстоятельств тогда действительно оказалось роковым, а накопление случайностей дало новое качество.

Язык нот был переведен на язык пушек.

К тому, что сообщается в книге о фатальном поведении политических деятелей, остается добавить немногое: речь идет лишь о том, что некоторые действия, вызванные на первый взгляд только злой волей в те критические дни, ныне расшифрованы и поддаются анализу хотя бы с учетом достижений психологии. Историк Э. Тейлор, описывая события, приведшие к началу первой мировой войны, заметил: «Бюрократия старого мира просто скрылась в сугробах бури информации, которая обрушилась на нее. Самые острые и уравновешенные умы не могли больше осмысливать необработанные данные, которые в них вводились, и в каждой столице возникла тенденция — решения отставали от событий. В результате каждый новый шаг с любой стороны становился ложным шагом, усиливая всеобщее смятение»^[3]

.

Разумные основания для такого заключения есть. После первой мировой войны были опубликованы дипломатические документы пяти основных европейских держав (Германии, Франции, России, Англии и Австро-Венгрии). По подсчетам О. Холсти, в критический период, примерно месяц, предшествовавший развязыванию войны, министерства иностранных дел в этих странах получили от своих посольств 5620 документов, состоявших почти из 1,5 миллиона слов. Причем объем переписки резко возрастал по мере приближения кульминационной точки кризиса. Именно на эти дни падала необходимость принимать важнейшие решения. В расчеты политиков властно вторгся фактор времени, упустить его в беге к войне, естественно, представлялось безумным расточительством. Количество вопросов, ждущих решения, увеличивалось, а время, оставшееся для этого, сокращалось.