Авиамодельный кружок при школе № 6

Когда Капа первый раз увидела эти золотые окна, она подумала: ну вот, начинается наконец-то что-то интересное, наконец-то что-то, похожее на жизнь и судьбу.

* * *

Когда у нее взяли все анализы и подробно объяснили, как будет проходить пересадка, выяснилось, что вначале необходимо познакомиться, установить контакт. Иначе не работает, когда нет близости – важно, чтобы была.

– А как после операции-то жить, когда помнишь эту свою, гм, бабку-благодетеля? – спросила она у доктора.

– Нормально, – ответила доктор. – Мы на память про донора ставим что-то вроде защиты – доступ есть, а страдания нет. Потому что никто не должен страдать.

– А разве я не донор?! – удивилась Капа.

– Нет, ты реципиент, – объяснила доктор, – тело пересаживать наука еще не научилась.

Ну что ж, рассудила Капа, придется пару недель пересказывать всю свою никчемную жизнь выжившей из ума старухе в сияющем платиной парике, в котором, как вши, копошатся мелкие бриллианты. Тоже своего рода событие.

Капу прямо из больничного офиса, где с ней подписали увесистый кирпичный домик договоров, привели в угрюмое бесконечное строение с библиотекой на первом этаже, прошли с ней через лабиринт пестрых стеллажей, потом долго везли вверх и куда-то вбок, будто во сне, в стеклянном непрозрачном лифте.

Провели через несколько комнат, указали на дверь – там, иди, теперь сама.

Капа толкнула дверь, вошла и остолбенела.

– Здравствуйте, – сказала она. – А кто тут должен меня – то есть, не меня, а с кем мы будем – ну, это.

– Это я, очень приятно, – сказал старик и протянул Капе морщинистую желтоватую руку. – Привет. Как тебя зовут?

Капа молчала. Ей вдруг резко захотелось то ли спать, то ли заплакать.

…Старик представился и снова спросил, как ее зовут.

– Капа, – в ужасе ответила она, понимая, что ей придется вынашивать в себе, так и не ощутившей счастья сияющей женской тяжести, этого морщинистого худого старика в серебряной пижаме.

– Это индейское имя, – сказал старик, взял со стола электронную трубку и закурил, – оно обозначает что-то, связанное с бобрами. Царь-бобер, что-то такое. Твои предки – североамериканские индейцы?

Капу как током ударило.

– Да нет, – мрачно сказала она, облегченно усаживаясь на диван. – Вообще фигня на самом деле, это я одноклассникам про индейцев рассказывала. На самом деле позор какой-то. Короче, когда мама приезжала сюда в студенчестве работать на рыболовном трейлере на островах, она по дороге обратно заблудилась, они с друзьями там были, однокурсниками. Приехали почему-то к Капитолию, случайно. И мама начала прикалываться и кричать: о Капитолий, я хочу жить здесь, о подари мне паспорт и вид на жительство, я никогда не вернусь! Дочку назову в честь тебя Капитолиной, клянусь!

– И что? Подарил? – удивился старик.

– Да, мама потом в лотерею выиграла, а потом я родилась. И с папой она тогда же познакомилась, он тоже там работал, на островах. Но я про это никому не рассказываю. Идиотская история. И имя дурацкое. Может, следующее будет лучше.

– …Следующего не будет, – сказал старик. – Вообще никогда не надо думать про следующее, это вредно. Что тебе нравится читать?

Капа задумалась. Никто никогда не спрашивал у нее, что ей нравится.

Капа хорошо помнила все визиты к старику. На протяжении месяца они виделись практически каждый день – оказалось, к старику нужно ходить, как на работу, минимум двадцать часов в неделю, чтобы все хорошо прошло. Беседы со стариком ей нравились – он что-то рассказывал про свою жизнь, что-то рассказывал про творчество и про какие-то прекрасные занятия, все это было безумно интересно и Капа вначале комплексовала, что ее собственная крошечная птичья жизнь, полная глупых рефлексий о сотнях умных книжек и цитат из каких-то песен, старику покажется никчемной и стыдной. Но он внимательно слушал, напряженно приподнимаясь над подушками (он был совсем болен и иногда не мог говорить – просто судорожно кивал и писал Капе вопросы на клочках салфеток, «как Хантер Томпсон» – это он тоже написал на салфетке, чтобы сделать ей приятно) – оказалось, что он читал в юности все книжки, которые нравились Капе и о которых ей было фактически не с кем поговорить – она пыталась, конечно, говорить о них с Максом, но ему нравилось только то, где было про бокс и мотоциклы, а не про нейрофизиологию и расставания, хотя большинство Капиных любимых книг были именно что про бокс, мотоциклы, нейрофизиологию и расставания одновременно. Дурацкий вкус, дурацкий.

– …Ничего не дурацкий, – говорил старик. – Я в твоем возрасте вообще какой-то ерундой занимался.

– Секс и кокаин? – хохотала Капа, захлебываясь от кашля.

– И это тоже, – улыбался старик и тоже захлебывался от кашля, и это было невыносимо смешно, и Капа откидывалась на подушки, чувствуя, как внутри ее головы что-то взрывается, и думала: вот она, вот она, жизнь, неужели получилось наконец-то войти в эту дверь и попробовать это все на вкус, даже не прикасаясь толком ни к чему.