Авраам Линкольн

Бут в это время пришёл в театр Форда. Он играл здесь в нескольких пьесах, считался своим, и никто не обратил особого внимания на его появление. Никто не видел, как он пробрался в полумрак пустого зала, зашёл в президентскую ложу, припрятал под ковром прихожей доску, чтобы заблокировать за собой вход, провертел дырку в двери, ведущей из неосвещённой прихожей в ложу (чтобы наблюдать за своей жертвой), и, видимо, просчитал и проверил путь отхода. Возможно, актёрская фантазия уже тогда рисовала эффектную сцену: вот он спрыгивает из президентской ложи прямо на сцену, с дымящимся пистолетом в одной руке и окровавленным кинжалом в другой; вот кричит замершему от потрясения залу слова героического Брута: «Sic semper tyrannis» — «Такова участь всех тиранов!» Или просто: «Юг отомщён!»

…У Мэри после поездки разболелась голова, и она в какой-то момент решила не выезжать из дома. Но нервный срыв прошёл довольно быстро, и она начала загодя готовиться к выходу в театр. Линкольн в это время отправился в телеграфный офис Военного департамента — увы, новостей от Шермана не было. (Только к вечеру командующие враждующими армиями начнут договариваться о прекращении огня и проведении переговоров, а капитулирует Джонстон через четыре дня, 18 апреля.)

По дороге в департамент и обратно Линкольн разговорился с телохранителем Круком о вероятности… своего убийства. «Я уверен, есть люди, которые хотят лишить меня жизни, и они, без сомнения, сделают это… Я верю в тех, кто вокруг меня, в каждого из вас, но если они захотят — они сделают». Ещё раньше он признавался Гарриет Бичер-Стоу: «Как бы ни кончилась война, у меня такое чувство, что я после неё долго не проживу». Логика президента была проста: если человек решит променять свою жизнь на чью-то, он всегда сможет это сделать. И если ли смысл бояться? Если убьют — смерть придёт один раз, а жить в страхе убийства — значит мысленно умирать снова и снова^{775}

. Кроме того, в секретере Линкольна хранился пухлый конверт с надписью «Убийство» — туда президент складывал письма с угрозами в свой адрес. Число их подходило к сотне, и с каждой новой чувство опасности всё больше притуплялось.

Крук пытался отговорить президента от похода в театр. Он знал, что самый преданный и надёжный телохранитель Линкольна Уорд Ламон (тот 11 апреля был направлен в Ричмонд по важному делу) умолял президента не выходить в общественные места («особенно в театр») хотя бы во время его отъезда. Но уже тогда Линкольн говорил близким: «Ламон свихнулся на почве моей безопасности». Круку он объяснил свои намерения идти в театр более терпеливо: «Газеты широко объявили, что мы там будем. Я не могу разочаровывать людей. А так я бы не пошёл — не хочется»^{776}.

Крук порывался пойти с президентом, хотя его смена закончилась пару часов назад (опять опаздывал худший из приставленных к Линкольну телохранителей Джон Паркер). Но Линкольн решил отпустить работавшего с раннего утра человека. У самого Белого дома они простились. Крук потом уверял, что вместо обычного «Спокойной ночи» президент сказал ему «Прощайте»^{777}.

Бут в те же часы, между пятью и шестью вечера, собрал заговорщиков и распределил задачи. Удар по тирании, говорил он, будет более хлёстким, если одновременно с президентом будут устранены вице-президент Джонсон и госсекретарь Сьюард. Ровно в десять Джордж Атцерод должен убить Джонсона прямо в номере отеля. В то же время конфедерат-дезертир Пауэлл, ветеран сражений при Антиетаме, Чанселорсвилле и Геттисберге, лишит жизни Сьюарда. «Честь» расправиться с президентом Бут оставил себе. Он до этого никогда не убивал — разве что понарошку, на сцене. Там это всегда было легко и так трагически зрелищно!

…Время ехать в театр давно настало. Но когда там уже подняли занавес и вступил оркестр, Мэри всё ещё поторапливала мужа, засидевшегося за деловой беседой со спикером Конгресса Колфаксом: «Так вы едете со мной в театр, мистер президент, или нет»? Уже минут двадцать ждали в парке неподалёку Клара и Генри, которых президентская чета обещала захватить по дороге.

А может, президент решит, что остались ещё неотложные дела, и отменит поездку? Может, вместо этого он сочтёт необходимым встретиться с сенатором Стюартом из Невады, неожиданно появившимся в приёмной? Нет, Авраам уже помогает Мэри забраться в экипаж, и посыльный убегает наверх с запиской: «Я обещал миссис Линкольн пойти в театр. Этого обещания я никогда не нарушаю. Приходите завтра в 10, буду рад Вас видеть». Но, может быть, он поговорит с подошедшим сенатором Ашманом по поводу претензий торговцев хлопком к правительству? Нет, Авраам опять пишет записку: «Позволить мистеру Ашману с друзьями пройти ко мне в 9 часов утра», — не подозревая, что это его последний автограф. Вот он уже заносит ногу в коляску — но, может быть, остановится, повернётся и поговорит по душам со своим давним другом, бывшим конгрессменом от Иллинойса Айзеком Арнольдом, доверительно возьмёт его под руку и вернётся в Белый дом? А там его задержит уже ждущий по важному делу экс-сенатор Орвил Браунинг?