И наконец (если мы, по аналогии с «вчитыванием», не «всматриваем» лишнего в плохо сохранившуюся и небрежно исполненную «гравюру»), в самом центре композиции, что вполне соответствует конвенциям высококлассных карикатуристов выставлять самые дерзкие намеки композиции в ее центр, – рука картинно подбоченившегося Сталина. Совпадение нескольких элементов композиции позволяет увидеть в ней (на фоне руки Каменева) не перчатку, а хвост крупного рака, которого генсек кладет в карман. В этом случае шутка становится очень дерзкой: 19 декабря, в день открытия XIV съезда, многие газеты даже в провинции на первой полосе напечатали срочную телеграмму: «Чичерин и Раковский выехали в Москву»[1833]
. Сам по себе факт приезда из Парижа на съезд Христиана Раковского, советского торгпреда, как, впрочем, и наркома внешней торговли Чичерина, делавшего на съезде позже второстепенный доклад, вряд ли заслуживал такого пристального внимания. Однако с точки зрения актуальной внутрипартийной мифологии, подпитывавшейся слухами, отправленный в 1923 году де-факто в ссылку в Европу Раковский, крайне авторитетный среди большевиков Украины, мог быть (в альянсе с также недовольными грузинскими коммунистами) силой, которая в состоянии склонить съезд от Сталина к оппозиции. Раковский доехал до Москвы, остался одним из теоретиков оппозиции, но агитацией украинских коллег не занимался, на съезде не выступал и спасать Зиновьева и Каменева не стал – это вполне соответствует визуализации тезиса «Рак(овский) у Сталина в кармане» сразу после съезда. Итак, автор рисует шарж на Сталина, центральную фигуру композиции, но друг ли Сталину тот, кто так много знает и так тонко намекает? А вот угадайте. Ведь «шарж» предусмотрительно не подписан.Очевидно, что такой искусности намеки вряд ли были доступны рисовальщикам на заседаниях Политбюро. Впрочем, в вопросах поощрения агрессивности и конструктивистского насилия профессионалы и любители карикатуры были едины.
Среди экземпляров коллекции Ворошилова в его личном фонде в РГАСПИ (значительная его часть составлена военными архивистами в 1965 году по личному распоряжению Ворошилова) выделяется несколько графических работ Карла Радека. Экземпляры явно из той же серии работ обнаруживаются в РГАСПИ среди бумаг самого Радека, – вероятно, как и некоторые другие бумаги, в коллекцию Ворошилова эти документы попали, наряду с шаржами и карикатурами других авторов, после 1938 года стараниями Берии, который, судя по его автографам на ряде работ, пополнял коллекцию своего друга Ворошилова (и не только его) в 1936–1940 годах по собственной инициативе. Берия вполне мог иметь к 1940 году служебный доступ к архивным документам следственного дела Радека и к изъятым у него документам при аресте последнего 16 сентября 1936 года.
Серия работ (и предположительно заготовок к работам) Радека выделяется техникой: это не графика, а коллаж (от фр.
В промышленной графике России элементы, восходящие к коллажу, были известны еще в дореволюционное время. Так, 22 января 1916 года в Политехническом музее в Москве состоялась «Вечер-лекция поэтесс» с участием Анны Ахматовой – афиша к этому сенсационному для города событию была оформлена практически в технике графического коллажа. Тем не менее расцвет коллажа (под наименованием «фотомонтаж») пришелся уже на Советскую Россию – в связи с нарастающей популярностью кинематографа. «Монтаж», исходно технический термин кинопроизводства, воспринимался левыми художниками как художественный принцип, распространяющийся и на другие ветви изобразительного искусства, в том числе архитектуру, живопись, скульптуру и монументальное искусство, графику, книжную иллюстрацию и печатный дизайн в целом, включая плакат, товарные этикетки и промышленный дизайн.