Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

То, что Ширяев находился в центре событий в Ленинграде, было скорее минусом: вся ленинградская партийная организация была в оппозиции. Она контролировала партийный аппарат, и рядовым коммунистам было крайне трудно разобраться в ситуации. Ширяев напоминал, «что вся информация и печать, до съезда и во время съезда, были здесь в руках оппозиции. Были даже б[ывшим] оппозиционным губкомом запрещены собрания партколлективов, особенно в нашем Выборгском районе» – единственном в Ленинграде, который всегда поддерживал позицию Сталина – Бухарина. Зиновьевский губком отказывал в созыве партсобраний для обсуждения поведения ленинградской делегации. Агитационный отдел не спешил с распространением протоколов съезда, а райкомы заявляли, что «необходимо выслушать обе стороны, также иметь документы, по которым можно было бы опираться, а поскольку этих документов нет, – нужно повременить, чтобы не было раскола». С точки зрения Москвы, «Ленинградская правда» вела кампанию по срыву решений XIV съезда101. Редозубов просил номера «фракционной» газеты, но делал это после смещения редакционной коллегии, так что непонятно, какие именно номера и публикации его интересовали102.

Только отъезд в столицу спас Ширяева от впадения в ересь:

Будучи в Москве и имея знакомство с группой товарищей из Свердловского университета, которые во время съезда по вечерам встречались с ленинградцами: Сафаровым, Залуцким, Саркисом и другими, дискуссировали с ними и доставали всю необходимую литературу – я имел возможность подробно ознакомиться с этим вопросом и сразу же встал на сторону ЦК, о чем потом и сообщил Редозубову.

Он же, получив мое первое письмо, решил, что я чуть ли не готов стать оппозиционером, и написал мне большое письмо (оно находится в контрольной комиссии), в котором призывал меня в ряды сторонников ЦК (по существу совершенно без пользы, так как я никогда не был сторонником взглядов новой оппозиции). Так что все эти его призывы и суждения относительно того, что нельзя оставаться по ту сторону баррикад, относились целиком ко мне, и

его письмо, чтобы убедиться, что он не оппозиционер, а сторонник линии большинства ЦК.

Томская контрольная комиссия, однако, считала, что студенты пытаются ввести ее в заблуждение. Начав усиленную следственную работу, комиссия получила заявление от еще одного студента университета, некоего Захарова; к заявлению прилагался конверт с письмом Ширяева Редозубову, тем самым, «о котором говорил Редозубов в контрольной комиссии и каковое по объяснениям Захарова было им получено в письме от студента Ленинградского политехнического института Б. Мазурова, с припиской, что „письмо это предназначается Редозубову“». Письмо пересылалось через третье лицо не ради ускорения работы почты, а для того, чтобы оно не попало в руки следователей. Или, еще вероятней, письмо вообще не вложили: конверт был пуст. По мнению секретаря партколлегии Томской окружной контрольной комиссии Львова, письмо Редозубова в том виде, в котором оно было представлено, являлось подделкой.

25 марта 1926 года Львов опросил Редозубова, «причем выяснил следующее»:

Вопрос: Как и когда Вы получили свое письмо от Ширяева?

Ответ: Письмо я свое получил по почте по моему запросу т. Ширяева, причем письмо было адресовано на имя Захарова, студента СТИ. В письме к т. Захарову, адресованного от Ширяева, была вложена записка «передать Редозубову». Когда получил это письмо хорошо не помню, думаю, что числа 5–7 марта с[его] г[ода].

Вопрос

: Почему письмо было адресовано на имя т. Захарова?

Ответ: Письмо Захаровым получено от Мазурова и Ширяева, а мое письмо было вложено в это же письмо103.