Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Оторвавшись от партии, Пархомов не спешил заменить ее семьей. Его отгороженность не была принципиальной: он заявлял о преданности родным и готовности поделиться с ними последним куском хлеба. Этим он подчеркивал свою пролетарскую сущность, отсутствие эгоистической жилки. Но автор не спешил расстаться со своим лиминальным положением – ему нужно было больше времени для размышлений. Если бы он и вернулся в партию, то новым человеком. «Я» Пархомова невозможно осмыслить вне цепочки: семья крестьянских тружеников – свободомыслящий пролетарий – партия. Он в разное время акцентировал разные составляющие в этой цепочке, то куда-то вливался, то самоизолировался, но все составляющие его идентичности были производными друг от друга, ни одна из них не являлась глубинной, более аутентичной.

Письмо Пархомова демонстрирует всю сложность разграничения приватного и официального в мире большевика. Каждая строка письма показывает, что официальные категории использовались в личном употреблении. Братья примеряли друг к другу ярлыки типа «болото» или «контрреволюционер». Все это оставалось между ними, а перехват письма органами был неприятным сюрпризом для автора. Персональные замечания, обоюдное подтрунивание и социологический спор переходили друг в друга и не рассматривались как противоречие. Социология говорила об интимном, а интимное рассматривалось через социологические очки. Даже «политическая смерть», которая в предыдущих главах казалась некоторым преувеличением в общении с властью, – мол, если исключите, убьемся – превращалась в крик души: «Без идеи мы умрем».

В письме, помимо прочего, наблюдается рубрикация, некоторая внутренняя дифференциация. Это означает, что, строго говоря, различия между семейными и партийными делами были важны и артикулировались. С одним и тем же человеком можно было по-разному обсуждать политические разногласия и общий семейный быт.

10 января 1929 года Сибирская контрольная комиссия, наконец, рассмотрела дело Пархомова. «За отсутствием положительных отзывов об искреннем отмежевании т. Пархомова от троцкистской оппозиции» от восстановления в партии решено было воздержаться «до окончательного выявления его линии поведения». Пархомова назначили на должность инспектора-практиканта в учреждении страхования «Сибстрах» и прикрепили к партийной ячейке – испытательный срок был продлен115

.

«Великий перелом» не снизил накала внутрипартийного противостояния. Не только Пархомов оставался в оппозиции. Настроение знакомого нам по Минусинску Дмитрия Семенова было пасмурным. В преддверии 1929 года он писал в своем дневнике: