Автограф президента (сборник)

Он попытался открыть переднюю дверцу, чтобы забрать у потерявшего сознание Осипова пистолет. Но дверцу заклинило, и тогда Мажура бросился к Швецову, сидевшему на куче щебенки и вытиравшему грязным рукавом кровь с разбитого лица, ударом ноги опрокинул его на спину и навалился на него, пытаясь залезть под брезентовую ветровку и извлечь из спецкобуры пистолет.

Но Швецов сопротивлялся, ворочался под ним, пытаясь сбросить его с себя, и Мажура не успел добраться до пистолета, потому что именно в этот момент я, невредимый, только слегка помятый, наконец-то выполз через ту же дверь, через которую за минуту до этого выбрался Мажура.

Убегать Мажуре было уже поздно, он, видимо, трезво оценивал свои возможности, особенно с учетом разницы в возрасте и наших физических кондиций. К тому же я тоже был вооружен, а пуля, хоть она и дура, но зато, как известно, летает очень быстро и способна догнать самого быстроногого бегуна.

И тогда Мажура оставил Швецова лежать на куче щебенки и пошел на меня…

7

За мою жизнь, насколько я помню, мне всего два раза было по-настоящему страшно.

В первый раз это случилось летом сорок второго года. На всех фронтах шли жаркие бои, раненых было очень много, и мать сутками пропадала в госпитале. Отводить меня в детский сад и забирать оттуда было некому, и она отправила меня в деревню к бабушке, матери отца, которая тогда еще была жива.

И вот там со мной и произошла эта ужасная история.

Однажды, выйдя гулять на деревенскую улицу, я из детского озорства погнался за гусенком. Погоня не удалась, гусенок шмыгнул под ворота, а меня атаковала стая взрослых гусей.

Ростом они были повыше меня и, окружив меня с трех сторон и прижав к воротам, так страшно шипели и так больно щипали меня своими клювами, что я просто обезумел от ужаса и разорался на всю деревню.

Прибежали мальчишки постарше, отогнали гусей, а я еще долго залечивал их весьма болезненные укусы, и потом не было для меня зверя страшнее, чем гусь.

Может быть, поэтому, когда в детском саду начинали игру в «гуси, гуси, га-га-га, есть хотите?» и т. д., я всегда просил назначить меня волком и, когда мне выпадало такое счастье, на полном серьезе занимал позицию «под горой», и оттуда с таким азартом кидался на своих сверстников, как будто и в самом деле собирался отомстить им за настоящих гусей.

Второй случай произошел, когда мне было пятнадцать лет.

Однажды с приятелями мы пошли на водную станцию «Динамо» и устроили состязание, кто нырнет дальше. Мне, конечно, как и всем мальчишкам в этом возрасте, очень хотелось отличиться, тем более, что я тогда уже плавал на уровне второго взрослого разряда, поэтому мне не составляло труда переплыть под водой пятидесятиметровый бассейн от стенки до стенки.

Но, прыгнув в воду первым, я не учел, что на реке есть течение и, что самое главное, это не закрытый бассейн, здесь нет стенки, а дощатые бортики уходят под воду всего на неполный метр.

И вот не успел я отсчитать количество гребков, которых обычно хватало на то, чтобы проплыть под водой пятьдесят метров, как в глазах вдруг резко потемнело.

Я сразу даже не понял, что произошло, но уже в следующую секунду до меня дошло, что я нырнул под противоположный бортик.

И вот тогда мне стало страшно.

В почти полной темноте, рискуя каждую секунду зацепиться за якорные тросы или удариться о сваю или еще что-нибудь, я решил не поворачивать назад, а плыть вперед до тех пор, пока снова не увижу солнечный свет.

От страха я сбился с курса и поплыл не поперек, а вдоль платформы. Так, почти теряя сознание от недостатка кислорода, я проплыл еще метров двадцать. Когда я вынырнул на другом конце платформы, то еще несколько минут не только не мог выбраться на дощатый настил от усталости и пережитого страха за свою жизнь, но даже не мог крикнуть.

А тем временем мои приятели, которые шли за мной вдоль бортика и видели, как я ушел под понтоны, сразу оценили грозящую мне опасность, а когда через определенное время я не дал знать о себе, были в полной уверенности, что я застрял под водой.

Одни из них, включая Женьку Хрипакова, попрыгали в воду, пытаясь оказать мне помощь, другие побежали за спасателями.

Спасатель пришел, когда я, немного отдышавшись, уже выбрался на настил, и хотел надрать мне уши, но, увидев, в каком я состоянии, и оценив расстояние, которое я пронырнул, только удивленно свистнул и похлопал меня по спине.

— Держись, парень, — уважительно сказал он, — с таким характером не пропадешь!

С тех пор я боялся только одного: струсить…

Увидев двинувшегося на меня Мажуру, я не то чтобы испугался, но мне стало как-то не по себе от его искаженного лютой ненавистью лица и осознания того факта, что он собирается меня убивать.

— Стреляй, Миша! — крикнул мне дядя Геня, сумевший все же опустить стекло дверцы и теперь пытавшийся протиснуться в это отверстие, которое было явно тесновато для его комплекции.

— Не стрелять! — прохрипел Швецов, очнувшийся от удара Мажуры, но все еще неспособный встать на ноги.

Я и сам понимал, что стрелять в этой ситуации нельзя.