Автор и герой в эстетическом событии

В этой лирической пьесе два героя: собственно «лирический герой» – в данном случае объективированный автор, – и «она» – вероятно, Ризнич, а следовательно и две предметные эмоционально-волевые установки, два ценностных контекста⁶, две единственные точки для отнесения и упорядочения ценностных моментов бытия. Единство лирического целого восстановляется тем, что ценностный контекст героини в его целом объемлется и утверждается контекстом героя, приобщается ему, как момент его, и оба эти контекста в свою очередь объемлются единым формальным – собственно эстетическим – ценностно-утверждающим активным контекстом автора и читателя. Предвосхищая несколько дальнейшее, скажем: положение, в котором находится эстетический субъект – читатель и автор – творцы формы, откуда исходит их художественная, формирующая активность, может быть определено – как вненаходимость временная, пространственная и смысловая всем без исключения моментам внутреннего архитектонического поля художественного видения, это и делает впервые возможным обнять всю архитектонику: ценностную, временную, пространственную и смысловую – единою, равно утверждающею активностью. Эстетическое вживание (Einfiihlung) – видение предметов и героев изнутри – активно совершается с этой вненаходящейся точки, где добытый вживанием материал вместе с материей внешнего видения и слышания объединяется и оформляется в единое конкретное архитектоническое целое. Вненаходимость – необходимое условие для сведения к единому формально-эстетическому ценностному контексту различных контекстов, образующихся вокруг нескольких героев (особенно это имеет место в эпосе).

В нашей пьесе все конкретные моменты архитектонического целого стягиваются к двум ценностным центрам⁷ – героя и героини, причем первый круг объемлет второй, шире его, и оба они равно объемлются – как единое событие – формирующею активностью автора-читателя; таким образом, оказываются три взаимопроникающих ценностных контекста, а следовательно и в трех направлениях должна совершаться интонация почти каждого слова этой пьесы: реальная интонация героини, реальная же героя и формальная интонация автора-читателя (при действительном исполнении пьесы задача исполнителя: найти равнодействующую этим трем интонативным направлениям)⁸. Проследим же расположение единственно-конкретных моментов в <нрзб.> архитектонике:

Для берегов отчизны дальной

Ты покидала край чужой…

«Берега отчизны» лежат в ценностном пространственно-временном контексте жизни героини, для нее, в ее эмоционально-волевом тоне возможный пространственный кругозор становится отчизною: это момент события ее жизни. Также в соотнесении с нею некоторое пространственное целое – как момент ее судьбы – становится «краем чужим». Движение ее в отчизну – «ты покидала» – больше тонируется в направлении к герою, в контексте его судьбы: в направлении к ней лучше было бы сказать «возвращалась», ведь она едет на родину. В судьбе его и ее ценностно уплотняется даль – эпитет «дальной» – они будут далеки друг от друга.

В редакции варианта (Анненков) преобладает ценностный контекст героя:

Для берегов чужбины дальнойТы покидала край родной.

Здесь чужбина – Италия – и край родной – Россия – ценностно определены по отношению к герою.

В час незабвенный, в час печальныйЯ долго плакал пред тобой.

Час с его <нрзб.> и временной протяженностью овеян «далью» и получил ценностный вес в единственных временных рядах его и ее детерминированных смертных жизней, как час разлуки. В выборе слов и центральных образов преобладает ценностный контекст его судьбы.

Мои хладеющие рукиТебя старались удержать;Томленье страшное разлуки

Мой стон молил не прерывать <…>,Ты говорила: в день свиданьяПод небом вечно голубымВ тени олив любви лобзаньяМы вновь, мой друг, соединим.Но там, увы, где неба своды

Сияют в блеске голубом,Где под скалами дремлют воды,Заснула ты последним сном.Твоя краса, твои страданьяИсчезли в урне гробовой —Исчез и поцелуй свиданья…Но жду его: он за тобой.