Они сидят на детской площадке под поредевшим светом из окошек и распивают дорогущее вино из бумажных стаканчиков, которое притащил Трой из путешествия с жалобой, что у него было слишком трезвое лето. Осень резкая и сырая, на Ральфе самая дурацкая олимпийка на свете в стиле «дай закурить», а Трой похоже не сверился с календарем и щеголяет загаром в футболке с Дональдом Даком, но не мёрзнет.
Они ничего друг другу не рассказывают, но несколько часов взахлёб болтают о чем-то важном и отвлечённом, смеются над новыми мемами, как в первые недели знакомства, и уходят в ностальгию.
– Помнишь, как ты расстроился из-за нового альбома Muse? – припоминает он Ральфу. – С неделю ходил букой, но потом официально заявил, что всё равно любишь группу и будешь любить до конца, потому что это те же ребята, что сделали «Showbiz», это нельзя просто оторвать и выбросить.
– Было дело.
– Ты до сих пор их любишь?
– Конечно.
– До самого конца?
– Это же Muse, – он расплывается в улыбке на названии.
– Ох, Ральф.
Трой обнимает его, будто он самая ценная вещь во Вселенной, взбудораженный, летний и тёплый; бормочет в ухо, что безумно скучал, а Ральф смеётся и говорит, что он медвежонок сентиментальный. Но объятья сжимает крепче.
Вторая бутылка вина до смешного дешёвая, по акционной цене из супермаркета, прямо из горла. Ральф глупо сознаётся, что не видит разницы, но как пить дать завтра будет хорош на собеседовании, что, конечно, совсем непрофессионально.
– Поступи профессионально, – легко предлагает Трой. – Позвони и скажи, что у тебя есть группа, а у группы скоро тур, так что некогда по собеседованиям расхаживать.
– В самом деле тур?
– Конечно, – безапелляционно заявляет Трой, и Ральф понимает, что сам не знал, к чему приведет «творческий отпуск», но он официально подошёл к концу. – Сейчас покажу.
Трой говорит, что хочет новые песни в туре, вытряхивает демки и акустику из телефона на суд Ральфа. Трой ещё не знает, где будет жить, и так взволнован, что от восторга дрожит голос, а Ральф не совсем уверен, что делать со своей жизнью, но вот эти три песни точно впишутся как есть, вон те на доработку, и знакомыми треками всё равно надо разбавить. Это идиотское амбициозное занятие посреди второй бутылки, но Трой отправляет серьёзное голосовое Робби, а тот перезванивает почти сразу и говорит, что ждал этого звонка много месяцев, но «поговорим, когда все протрезвеют».
Рассвет они встречают мороженым; всё меньше говорят по делу, и всё больше откровенной ерунды, пробуждая раскатами смеха сонных собаковладельцев на прогулке. Трой всегда светит. Но чаще горит как прожектор, а сегодня теплится мягким светом, как окошко дома, где тебя ждут.
– Что с тобой происходит? – срывается наконец вопрос, который Ральф держал за зубами с самого начала.
Трой прижимает ладонь чуть ниже груди, краснеет и улыбается:
– Не знаю. А что происходит?
Что бы то ни было, Ральф думает, что готов поехать в тур, только ради того чтобы досмотреть до конца.
? ? ?
Вид у Тома всё ещё аховый, и Ральф в шутку опасается, что вот-вот примчатся соцслужбы и отберут его у группы. Но на репетицию он приходит без опоздания, достаточно устойчиво пребывает в вертикальном положении и без умолку болтает о том, что в Гонконге ведь Диснейлэнд, обязательно надо посмотреть Диснейлэнд в Гонконге. Трой выдыхает с облегчением: аккорды в его руках звучат увереннее, но не всегда ровно, и на сцену не просятся. Впрочем, вопреки ожиданиям в этот раз гитару он не бросает, и вместо пробежек с задротским упорством продолжает отрабатывать начатые партии.
Майк на ногах стоит бодро, но командует чаще, чем хотелось бы; страхует вокальные партии на припевах. Трой пропевает не все куплеты, заменяет высокие куски на низкие, матерится беззвучно и снова полощет горло настоем с травами.
– Ты вообще нормально? – осторожно интересуется Эллиот. – Голос не сорвёшь?
Трой набирает полные щёки воды, перед тем, как проглотить, и мотает головой, задрав вверх большой палец.