AYENA (СИ)

— Плохо. Обычно в этих камерах самое муторное — одиночество. Сидишь тут целыми днями и гоняешь мысли в голове.

— Плохо для тех, кто сожалеет и раскаивается. Я если и сожалею, то только об одном — не сделал этого раньше. Я не думаю об одной жизни, которую отнял. Я думаю о жизнях, которые я сохранил. Даже если за это меня ждет позорная смерть на эшафоте.

Эдвард потер лицо руками, пересел на кровать и обнял Виктора.

— С нашей профессией смерть может быть какой угодно. Ты знал, на что шел.

— Знал.

— Сложная у нас с тобой работа. Когда мы последний раз проводили время вместе, помнишь? Я нет. Мы даже партию в прошлый раз не доиграли.

— Три года назад.

— Доиграем? Времени предостаточно, я отгул взял.

— А мама?

— Мама завтра приедет, — Эдвард снова пересел на стул и начал расставлять фигуры. — Ты черными или белыми?

— Черными. Расскажи, что там сейчас в горах.

— У Лиманны дочка родилась.

— Поздравишь от меня?

— Ты поддаешься что ли? Шах.

*****

Охранник загремел ключами. Виктор с трудом разлепил глаза. Он спал. Нормально. После визита Эдварда ему принесли нормальное теплое одеяло и шерстяной свитер. Не по размеру, конечно, и к фасону можно было придраться. Но здесь и сейчас это было неважно.

— Лорд Коннор, к вам посетитель, — сообщил дежурный и без предупреждения открыл дверь.

— Что у вас за порядки тут? — по привычке буркнул уже бывший прокурор и тут же поймал себя на мысли, что собирается написать отчет об отвратительной работе тюремщиков. Посетители в камере? Двери настежь, ходи кто хочет… И кому он что собрался об этом писать?

На пороге стояла Тасита. Дверь так и осталась открытой. Впрочем, Виктор быстро сообразил, с чем связана такая беспечность: в блоке больше никого не было, а в конце коридора — еще две железные двери и «тамбур» между ними. При всем желании заключенный никуда отсюда не денется.

Не дождавшись никакой реакции, Тасита вошла и остановилась возле стола. Виктор нехотя приподнялся и сел на кровати.

— Привет, — неуверенно поздоровалась девушка и вместо ответа получила сдержанный кивок. — Ты как? Я очень за тебя переживаю. Еле добилась свидания, меня не хотели пускать, сказали, только родственники. Просто я тебе хотела сказать, что я подала прошение твоему начальнику, чтобы он написал характеристику для судьи. Это, возможно, учтут. По крайней мере, есть шансы. Ну, в крайнем случае, напишем императору.

Виктор продолжал молчать.

— Скажи что-нибудь, пожалуйста, — Тасита нервно мяла в руках сумку, не решаясь подойти ближе, хотя ей очень хотелось. — Я целиком и полностью тебя поддерживаю, главное, не отчаивайся, мы что-нибудь придумаем.

— Когда ты, наконец, замолчишь? — Виктор посмотрел на нее ненавидящим взглядом. — Какие, нахрен, мы? Ты вообще о чем? Ты на какую баррикаду собралась карабкаться? С чего ты вообще взяла, что мне это нужно?

— Что? — опешила Тасита.

— Вот это все! — Виктор перешел на крик и даже не заметил, что перестал сбиваться с речи. — Кто ты такая, чтобы принимать за меня решения и делать что-то от моего имени? С каких пор пара встреч дает тебе право строить на меня планы? Ты вообще зачем пришла? Нечем заняться? Настолько скучно или настолько плохо в собственной жизни, что ты решила заняться моей?

— Ты… ты, боги пресветлые! — Тасита попятилась из камеры, не сдерживая слез, едва не споткнулась, налетев на кого-то, и побежала прочь.

В камеру вплыла Нора. Строгая и крайне недовольная.

— Виктор Коннор, это что сейчас было? — громко возвестила она о своем присутствии. — Ты работаешь в правоохране.

— Уже не работаю.

— Плевать! Ты был воспитан в альварской семье. И что я вижу? За пару минут ты нарушил все мыслимые и немыслимые законы культуры, которой тебя учили. Я недостаточно старалась? Была плохой матерью для тебя? Девочка не спала с момента твоего ареста, обзвонила всех, кого можно, на коленях умоляла.

— Ты не понимаешь? — зарычал Виктор, вставая. — Эта несчастная девочка будет оплакивать меня несколько лет, и хрен бы с эмоциями, переживет. Но нее все будут показывать пальцем и говорить, что она бывшая девушка казненного прокурора-преступника. Это клеймо она не смоет с себя никогда! Лейтенант тайной полиции не должен навещать в тюрьме смертника. Она не на той должности, чтобы так рисковать.

— Ах вот ты чего? — задумалась Нора. — Комедию ломаешь, значит. Ну хорошо, ее-то я успокою. А ты тряпка. Ты сдался. Мой сын, я тебя не таким растила. Это что за истерика, кто тебе дал право унижать людей, которые тебя любят? И если ты сам себя решил похоронить, это не обязаны делать все остальные!

— Я уже покойник.

— Даже покойники не смеют так разговаривать с женщинами! Смерть — не повод для хамства! — Нора назидательно ткнула пальцем в грудь Виктору, и тот, повинуясь этому жесту, сел на кровать. — Как тебя кормят?

— Все нормально. Не жалуюсь.

— Камера просто ужасная, — альва начала осматриваться, заглянула за кафельную ширму и выругалась. — Почему высшего лорда содержат в таких кошмарных условиях? Это же обыкновенная камера смертников.