Азбука едет по России (сборник)

– Ежели кто будет шуметь или браниться, – сказал капитан, – то указано бить в барабан и всё войско поднимать к ружью.

Боярин зажал бороду в кулак и минуты две разглядывал своего сына.

– Новомодные обычаи: кафтан до колен, рукава до ладоней, на голове гнездо воронье! Разодели боярского сына!

– У нас таковых слов не любят, – спокойно ответил капитан. – Мы государево войско, а кому не нравится, милости просим – до Москвы три версты[4].

– Охальник! – рявкнул боярин. – Погоди уж, доберусь до спины твоей! Вези отца родного на съезжую! Согласен!

Капитан сделал знак караулу, и карета своротила направо, по Генеральской улице, в конце которой возвышался деревянный дом с башенкой. Над башней трепетало большое знамя.

Это и была съезжая изба, штаб петровского потешного войска[5]

.

Боярина отпустили не скоро. Его спросили, к кому и за каким делом едет и надолго ли. Солнце поднялось уже высоко над Яузой, когда Троекурова ввели в комнаты царицы Натальи. Царица показалась из маленькой двери, и все поклонились ей в пояс.

Боярин сразу принёс жалобу, что его-де, родовитого боярина, потащили в съезжую избу, на допрос, и кто же? Не кто иной, как собственный сын! И что он, боярин, просит непокорного сына отпустить из полка к нему, родителю, на исправление, чтобы сын и вовсе не отбился от родительской власти.

Царица Наталья, нестарая ещё женщина, с большими, вечно испуганными глазами на бледном лице, вздохнула и потупилась.

– Проси его царское величество, – сказала она тихо. – Царю Петру всего шестнадцать годков, а уж он и сам-то от родительской власти отошёл. Видишь, у нас вся жизнь по пушке да по барабану. Мы, матери, тут не хозяйки. Того и гляди, в воинской потехе шею свернёт или в Яузу свалится. Разве за ним уследишь?

Но боярин не мог успокоиться. Он перечислял все свои заслуги, возмущался новыми порядками, ругал пушечную забаву и фейерверки, которыми честным людям бороды палят, бранил зелёные мундиры, треугольные шляпы и короткие рукава.

Он требовал, чтоб сынка вернули к обычной, спокойной жизни, как исстари повелось: чтоб мальчик сидел взаперти, под родительским наблюдением, свято соблюдал посты и праздники и женился вскоре на той девице, которую ему родители подберут. Да и пора его женить – уж ему шестнадцать лет! Статочное ли дело, чтоб такой взрослый парень в военные игрушки играл с солдатами, набранными из простого народа, из детей конюхов и слуг?

Тут дверь раскрылась, и в комнату широкими шагами вошёл бомбардир[6]

Пётр Михайлов, очень высокий худощавый юноша с блестящими чёрными глазами. Это был тот самый юноша, которого мы видели при штурме игрушечной крепости Пресбург. Все находившиеся в комнате поклонились ему в пояс.

– Что, боярин, – сказал Пётр, – не нравится тебе моё хозяйство?

– Помилуй, государь… – пробормотал боярин, не зная, что ответить.

Это был царь. Только он поступил на военную службу простым пушкарём, под именем Петра Михайлова. Ему тогда было шестнадцать лет, и больше он из армии не уходил до самой смерти и дослужился до генеральского и адмиральского званий. Так вот, Петру не понравились боярские речи, но он не стал вздорить с боярином, который был старым другом его матери.

Пётр усмехнулся и, прищурив глаза, поглядел на длинную бороду Троекурова.

– Слышал я твою просьбу, – сказал он. – Изволь, возьми своего сына. Посади его в курятник и расти с курами. Только сам-то он, чай, не большой охотник ехать с тобой в родительский дом?

– Государь, власть родительская от Бога, – ответил боярин, – и не моего Федьку о том спрашивать. А что до…

Но Пётр его не дослушал. Обернувшись к матери, он объявил, что генерал приказал выехать в соседнее поле и производить на нём пушечную стрельбу и чтоб мать велела своим людям сидеть смирно и не пугаться великого пушечного грома.

Мать вздохнула и ничего не ответила. Пётр поклонился ей и, меряя ковры своими длинными худыми ногами, вышел за дверь.

Он направился в Капитанский дворец и возле крыльца встретил капитана, Федю Троекурова, который вел свой караул на смену.

– Фёдор, – сказал царь, – приехал за тобой отец. Не нравятся ему наши дела. Хочет он тебя забрать из полка и посадить в терем с няньками, чтобы ты ел, спал и звёзды считал, пока тебя не женят. Нравится тебе такая жизнь?

– Не нравится, господин бомбардир, – твёрдо ответил шестнадцатилетний капитан.

Пётр подошёл поближе к Троекурову.

– Отказать боярину – матушку обидеть. Значит, надобно тебя отдать отцу.

Федя молчал. Его загорелое лицо побледнело.

– Не изволь, государь, меня выдавать, – прошептал он. – Что мне в тереме-то делать? Я капитан!

– Тогда вот что… – Пётр ещё более приблизился к Феде: – Беги!

– Как бежать, господин бомбардир?

– Скройся, куда знаешь, чтоб я тебя не видал до праздника. А я тут боярина-то уломаю. Авось сменит гнев на милость. Понял?

– Как не понять! Понял, господин бомбардир.

– Как сменишься с караула, чтоб я тебя больше не видал. Ступай!

И Пётр, посмеиваясь, вошёл в Капитанский дворец.