Азбука вины

К моему удивлению, настроение там царило совсем не праздничное, а Толя Кириченко, редактор, и без того невесёлый человек, сказал, мрачно оглядываясь на закрытую дверь кабинета: «Понимаешь (мать твою), — он не умел говорить без таких вот вводных слов, — эта твоя книжка (мать твою) давно уже готова, осталось только (мать твою) подписать её в свет, но у цензора (мать твою) возникли какие-то вопросы». Он посмотрел на меня серыми немигающими глазами и добавил: «Ты бы сам (мать твою) поговорил с цензором».

Конечно, Толя сказал это, не подумав.

До работы в книжном издательстве он лет десять ходил по морю на рыбацком сейнере — замом по политработе, свято верил в полиморсос, вот и запамятовал, наверное, что в СССР никакой цензуры не существовало, и цензоров не существовало. Просто работали во благо соблюдения важных государственных тайн некие молчаливые сотрудники Лито — невидимки, общаться с которыми имели право исключительно редакторы, но ни в коем случае не авторы. Что мне до того? Я был молод, верил в свою звезду и легко отыскал в Южно-Сахалинске нужное здание. Поднялся на нужный этаж, вошёл в нужный кабинет. Женщина за столом сидела — молодая, привлекательная, умные, всё понимающие глаза. А главное, как выяснилось, ей чрезвычайно — очень и очень — нравились мои стихи. Она так и сказала: «Давно не читала ничего такого свежего».

Словечко — свежего

— несколько резнуло слух, но я обрадовался сказанному, даже удивился: как это наш Толя (мать твою) Кириченко не сумел договориться с такой умной, с такой понимающей женщиной?

«Но есть, есть некоторые мелочи, — пояснила Лилия Александровна, так звали мою визави. Она щурилась, улыбалась чуть-чуть виновато, будто втайне немного всё же стыдилась за меня, как бы подмигивала мне потаённо. — Вот тут, взгляните. В общем-то, чепуха, мелочь, дребность, как говорят болгары. Вы ведь знаете болгарский язык? — Непонятно было, гордится она моими знаниями или их осуждает. — Интересная получилась книжка, этакие интересные стихи с этаким историческим уклоном. Вы, наверное, зачитываетесь Замятиным? Нет? — удивилась она, и я тоже удивился: при чём тут Замятин? — Солженицыным, наверное, зачитываетесь. — В голосе её что-то пряталось. Будто она не знала, чем в то время чтение Солженицына грозило читателям. — Как? И Солженицына не читали? Ну, ну. — Она мне совсем не верила, её глаза подозрительно поблёскивали. — Скажете ещё, что и Оруэлла не читали? Тогда понятно. Читать надо больше. А то вот вкрался в вашу книжку недостойный стишок — тоже с историческим уклоном. «Путь на Бургас». Хорошее название, но что вы тут пишете? «Где Кормчая книга? Куда нам направить стопы?» — процитировала она, как бы затаённо, понимающе, подмигнув мне. — Между нами говоря, товарищ Прашкевич, программа построения социализма нами уже выработана. — Её глаза строго сверкнули. — «Сократу дан яд, и прикован к скале Прометей». Ну, что вы, в самом деле, зачем так сразу? Все знают, что в мировой истории всякое бывало. «Болгары бегут. Их преследует Святослав». Почему же сразу — преследует? Это в братской-то стране. «Сквозь выжженный Пловдив дружины идут на Бургас. Хватайте овец! Выжигайте поля Сухиндола!». Как такое может быть? Что у вас за странные призывы? Вы же, товарищ Прашкевич, — она, наконец, определила правильную дистанцию между нами, — пишете о нашем (советском) князе Святославе. — Разумеется, она не произнесла вслух этого определения, но оно явственно угадывалось в её тоне. — Якобы в девятьсот шестьдесят восьмом году, ровно тысячу лет назад, наш (советский) князь Святослав застиг врасплох мирные (братские) болгарские города, выжег Сухиндол и всё такое прочее, многих болгарок изнасиловал… — голос Лилии Александровны сладко и страшно дрогнул. — А где тому доказательства? Как такое могло произойти? Разве мог наш (советский) князь вести себя подобным образом в нашей солнечной (братской) стране?».

Мне чрезвычайно понравилась открытость Лилии Александровны.

«В работах известного советского болгароведа академика Н. С. Державина…»

Но она понимала. Она без всяких слов всё понимала. Она даже договорить не дала мне. «Представьте мне труды этого академика».

Я обрадовался и на другой день принёс умной бдительной сотруднице Лито второй том «Истории Болгарии» академика Н.С. Державина. То есть, в своей жизни мне, как автору, дважды удалось побывать в кабинете советского цензора.

Вот что было напечатано на странице тринадцатой.