Азенкур

К главной мачте флагмана крепилось королевское знамя — огромное полотнище, разделенное на четыре части: в двух четвертях золотые английские леопарды, в остальных двух — золотые лилии Франции. Генрих, заявляя права на оба престола, объединил в своем флаге символы двух королевств, и теперь в Саутгемптонскую гавань стягивался огромный флот, призванный осуществить королевские притязания. Перед отъездом в Лондон сэр Джон Корнуолл сказал, что никогда еще из Англии не отплывало такое крупное войско.

— Король действует верно! — гордо заявил он, ощерившись в волчьей ухмылке. — Нас ждет успех! Наш господин и правитель не жалел денег! Заложил драгоценности короны! Нанял лучшую армию — и мы с вами ее часть! Лучшая часть! Не посрамим короля! Бог на нашей стороне — верно, святой отец?

— Господь не выносит французов, — заявил отец Кристофер уверенно, словно Бог посвящал его в свои сокровенные замыслы.

— Потому что Господь не дурак! — подхватил сэр Джон. — Всевышний знает, что Он создал французов по ошибке! И послал нас исправить оплошность! Мы войско Господне, так выпустим же кишки из чертовых выродков!

Полторы тысячи судов готовились переправлять через Ла-Манш двенадцать тысяч солдат и как минимум вдвое больше лошадей. Кроме англичан, составлявших основную массу войска, среди солдат были валлийцы и несколько десятков воинов из принадлежащей Генриху Аквитании. Хук с трудом представлял себе огромное число — двенадцать тысяч! — однако отец Кристофер, стоявший у борта «Цапли» в кольчуге и с мечом на поясе, повторил предостережение, высказанное им у харчевни перед стычкой с сэром Мартином.

— Французы могут собрать войско втрое многочисленнее нашего, — задумчиво сказал он, облокотившись на поручень. — И даже больше. Если дело дойдет до битв, нам пригодятся твои стрелы.

— Французы не станут с нами сражаться, — вставил кто-то из латников сэра Джона, услыхав слова отца Кристофера.

— Да, биться с нами они не любят, — согласился священник. — Не то что в старое доброе время.

Молодой круглолицый латник усмехнулся:

— Креси и Пуатье?

— Хорошо бы! — завистливо прищурился отец Кристофер. — Представляешь, оказаться под Пуатье! Взять в плен французского короля! В этот раз такого не дождешься…

— Почему, святой отец? — спросил Ник.

— Они уже знают наших стрелков, Хук. И держатся от нас подальше. Сидят по городам да крепостям и ждут, пока нам надоест. Проскачи через всю Францию хоть десяток раз — они не выйдут на бой. А если нам не проникнуть в их крепости, что толку скакать по всей Франции?

— Тогда почему у них нет лучников? — спросил Ник.

Однако ответ явился сам собой. Ответом был он сам, Николас Хук, чье превращение в лучника заняло десять лет. Первый лук отец вручил ему в семилетнем возрасте, наказав упражняться ежедневно, и до самой смерти отца луки становились год от года длиннее и туже, и мальчишка Ник узнавал, как сгибать лук всем телом, не только руками.

— Да навались же ты на лук, недотепа! — ворчал отец, каждый раз огревая его по спине тяжелым цевьем, и Ник учился натягивать тетиву и становился все сильнее.

После смерти отца он начал упражняться с его тяжелым луком, пуская стрелу за стрелой в мишени на церковном поле. Наконечники он точил о столб у кладбищенских ворот, так что от постоянного трения в камне образовались борозды. В стрелы Ник вкладывал всю накопленную ненависть и часто упражнялся дотемна, пока глаз не переставал различать цель.

— Не цепляйся за тетиву, — вновь и вновь повторял ему кузнец Пирс, и Хук научился отпускать тетиву так, чтобы она легко скользила по пальцам, затвердевшим от постоянных усилий.

Год за годом он только и делал, что натягивал и отпускал тетиву, и мышцы на груди, спине и руках делались крепкими и мощными. Однако набрать силу было проще, чем научиться другому качеству, необходимому для лучника: умению целиться не глядя.

Когда натягиваешь тетиву до щеки и смотришь вдоль стрелы на цель — выстрел получается не в полную силу. Так Ник стрелял в детстве. А если стрела должна прошить латный доспех, то ей нужна вся сила тисового цевья, и значит, тетиву надо тянуть до уха. Однако тогда стрелу скашивает; надо годами учиться направлять стрелу к цели одним чутьем. Хук, как и любой лучник, не мог объяснить, как он целится. Он знал лишь то, что, натягивая тетиву, он смотрит на мишень и попадает в нее не потому, что выровнял по одной линии мишень, глаз и стрелу, а потому, что захотел попасть в цель. Вот почему лучников во Франции было не больше сотни, да и те не воины, а охотники: никого из французов годами не учили ощущать тисовое древко и пеньковый шнур так, будто они часть тебя.

Севернее «Цапли», где-то в скопище причаленных судов, загорелся корабль, в летнее небо полетели клубы густого дыма. Тут же разнесся слух, будто против короля замышляли мятеж и бунтовщики собирались сжечь флот. Отец Кристофер коротко заметил, что бунтовщики — сплошь лорды — уже убиты. Обезглавлены, уточнил он. Пожар на судне отец Кристофер объявил случайностью.

— «Цаплю» точно не подожгут, — уверил он лучников.

На нее и вправду никто не покусился.