Азюль

Юра, Леня и Борис устроились вместе на длинной лавке и спокойно поедали свой обед, каждый расправлясь с ним по-своему. В твердой тарелке из фольги лежал горячий гуляш с картошкой. Они имели ужасно соблазнительный вид. Человеку, умеющему по-настоящему ценить еду после долгого недоедания, проглотить такую порцию не позволит душа. Он скорее будет молится на нее, а потом наслаждаться каждым граммом пищи. Мясо оказалось свежим, нежилистым, картошка пахла картошкой. Ко всему этому дали еще литровую пачку сока и сладкий йогурт с кремом.

Пережевывая со знанием дела, неспеша, русская компания перебрасывалась словами. Юра, как всегда, задавал тон.

— Германия, черт! Кормят! У нас бы говна на палочке дали. Картошка бы гнилая, мясо — одни жилы, а сок — тот, вообще, кто даст? Вот черти! — он уплетал порцию с жадным и ненасытным взглядом, невзирая на хороший завтрак в Красном Кресте.

Борис ел медленно, смакуя каждую картофелину, каждый кусочек мяса. В глазах у него горел голодный блеск, как у человека не евшего уже несколько дней. Он, казалось старался растянуть удовольствие, запомнить вкус на случай, если прийдется еще голодать. Проглотив очередной кусок, он решил тоже поддержать разговор.

— Ты у нас бы еще на азюль попробовал сдаться, — усмехнулся он. Тебя бы там накормили, конечно! — его лицо вытянулось, представив, чем бы его в действительности накормили там.

— Я, когда паспорт в окошко дал, — вклинился с глупой улыбкой Леня, думал, что они меня пошлют. Он на меня так посмотрел, потом в паспорт, пошел что-то у полицая спросил, потом опять ко мне и смотрит…

— Смотрит добрыми глазами и думает, на хрен тебя послать или азюль дать, — прокомментировал Боря.

Юра поведал анекдот, времен бабушек, выдав его за новоиспеченный, но всем все равно приятно услышать. Сидящий напротив негр отбросил пустой пакет из под сока и смотрел, как они смеются, потом улыбнулся и сказал:

— Дойчланд — гут! — коллега? — его твердые и здоровы, как у лошади белые зубы показали веселый оскал.

— Гут, Гут! — ответили ему хором.

— Ай — Дойчланд гут! — добавил тот, покачав головой в подтверждение и поинтересовался. — Коллега югославишь?

— Нет, руссишь! — ответил Боря.

— А! Горбачев! — обрадовался негр.

— Горбачев капут! — пояснил Юра. — Руссланд — Ельцин!

— А! Ельцин! Гут! Перестройка! — он был явно подкован политически.

— Ладно, — Юра поднялся. — Идем на улицу перекурим, а то нам негр лекцию по истории СССР читать станет.

Они вышли во двор перед домом. Лагерь состоял из трех административных корпусов и десятка бараков. Туда-сюда сновали люди. Немцы бегали с озабоченным видом, делая вид будто работают с азюлянтами. Азюлянты бродили из стороны в сторону. Им нет необходимости притворяться, что они работают беженцами: все и так знают, что они притворяются.

Юра, как самый осведомленный говорил:

— Нас здесь записывают, мне сказали, берут кровь, дают документ, а потом везут в другой лагерь, более постоянный.

— Но еще должно быть интервью, — вставил неуверенно Борис. — Они спрашивают о твоих мотивах…

— Глупости! — перебил Юра. — Потом будет большое интервью, там спросят.

— Но они здесь тоже могут спросить.

— А хрен с ними! Пусть дадут лагерь… Нам, вообще, нужно вместе проситься, а то поселят тебя, Боря, с негром и будешь ты…

Время добралось уже до трех часов дня. Они вернулись наздад в здание. Вскоре пришел служащий и объявил, что теперь развезут по лагерям, а завтра все опять собираются на прежнем месте в старом добром Швальбахе для дальнейших процедур знакомств. Опять раздали бумажки, в которых на этот раз значилось название лагеря. Толпа двинулась к выходу, где ждали автобусы. Юра, Леня и Борис попали, как и просили, в одно место с непроизносимым названием «Ягдшлосс Минбрюх».

По потолку медленно полз паук. Он не плел паутину, а просто, как всякий опытный строитель, намечал место. Я наблюдал за ним уже минут пятнадцать, будучи в глубине души доволен, что не нужно посвящать себя другому занятию. Катя спала. Скоро ее надо будет будить, а пока и мне отпущено еще понежиться.

За три поселдних дня мы успели побывать во многих местах во Франкфурте, чем доставили ему несомненно удовольствие. Как и полагается, посмотрели музеи современности — супермаркеты, а также и другие менее значительные достопримечательности.

Германия, черт ее возьми! Франкфурт, как говорят, — самый грязный ее город. Не понятно только, каким бывает чистый? Кто, вообще, его грязным назвал? Я бы умника отправил на стажировку в Москву на Калининский, ах простите, на Новый Арбат или даже на старый Арбат, который, хоть и выглядит в пять раз новее нового, но оба могут спорить, кто из них грязнее — все равно не переспорят.