Азюль

Все уехали, а я пошел домой. Спать уже не хотелось. Вот-вот начнется рассвет. Через полчаса накинул куртку и вышел во двор. Он встретил меня неожиданным великолепием белого убранства. Валил плотный, как стена снег, и на земле его уже лежало сантиметров двадцать. Не появлявшийся всю зиму снег, решил наконец дать о себе знать.

— Да, — вслух подумал я, — трансфер у Лени получился бурный. Даже снег пошел…

В семь утра я потратил полчаса на побудку Лени, но мои действия успеха не имели. Тогда просто вылил ему на голову чайник холодной воды и еще через пятнадцать минут, сказав «до скорого», втолкнул в автобус вместе с Филиппом.

«Скорое» наступило гораздо раньше, чем я предполагал. Уже через два дня мой сон нарушил стук в дверь. (Ох, эта дверь! Будь моя воля, я бы ее порушил.) Явился Леня. Добрый чувак привез с собой деньги и продукты, полученные им на две недели вперед. Деньги, правда, он уже успел к этому моменту превратить в выпивку, но это не страшно, все равно другого назначения им не было.

Дальше время полетело быстро. Леня то бывал у нас, то жил у своих Франкфуртских знакомых. Филипп приезжал как-то в гости. Боря и Юра ссорились без конца друг с другом и бегали ко мне жаловаться, что его оппонент — дурак. Мне уготовили они роль слушателя жалоб, но занять себя по-прежнему нечем, так по мне хоть слушателем.

В лагере происходили всякие мелкие события. Тот пакистанец выздоровел, встретил меня в коридоре и принялся радостно и очень бегло что-то говорить. Я ему улыбнулся в ответ и постарался скорее ретироваться, ибо побоялся, что он своими разговорами вгонит меня в состояние, в котором сам недавно пребывал. Алжирские арабы не поделили что-то или кого-то с мароканскими, в итоге одного марокканца выбросили «за борт», со второго этажа. Он встал, отряхнулся и пошел назад. Пару раз приходила полиция, искала краденые велосипеды. Мы ездили во Франкфурт гулять. Мое мнение о городе не улучшилось. Проститутки, наркоманы и прочее все — не нравились мне никак.

Наконец вспомнили и про Юрину машину.

Еще в начале января съездили мы в отделение полиции и написали там протокол. Точнее писал полицейский, а диктовал я. Они зря меня упросили переводить. Ибо делал я это на английском, который сам полицейский хоть и знал, но не в совершенстве. В итоге Юра с Леней пороли какую-то чушь на русском, а мне осталось говорить, то что считал нужным. Получилось большое представление, но ничего лучшего предложить не смогли. Под конец полицейский записал в протоколе, что я сделал перевод с латышского на немецкий. Я заметил, что ни того, ни другого не знаю. Он очень удивился и спросил, как же я тогда говорил со своими коллегами. Ему пояснил, что на русском. Он махнул рукой и сказал мне, что это — одно и тоже. Тут от смеха я уже удержаться не мог, но он уточнил, что для немцев это одно и тоже, а как там на самом деле — так то уже наша проблема.

Теперь после ночного концерта с огнетушителем Кристина нажала на Юру, и машину нужно срочно убирать.

— Что делать? Что делать? — носился он из стороны в сторону, но это не помогало решить проблему.

Однако, друг мой Юра оказывается иногда и прав: дуракам везет, повезло и ему…

Пребывание в опостылевшем месте мне не нравилось все больше и больше. Вечером сидели мы с супругой моей за чаем.

— Что скажешь, жена? — отставив пустую чашку, я растянулся на стуле.

— Пойду к осетинам.

— Тебе еще не надоело? Нашла друзей по уму?

— Тебе все мои друзья не нравяться.

— Да нет, как раз наоборот, я просто не вижу никакого прока от вербального общения с ними. Какие-то другие формы, однако, вполне допустимы, хоть с обоими Виками.

— У тебя главная забота — найти, куда от жены пойти. Вот к Мае…

Ну, здесь уже явно начиналось. Проблема Маи уже неоднократно появлялась у Кати в повестке дня.

— Здорово получается! Ты бегаешь по гостям, а мне что?

Она махнула рукой:

— Иди к своей Майе, — и ушла.

Вот тоже привязалась к Мае! Мы уже имели пару бесед, что если я задерживаюсь у нее, так, мол, могу там и досыпать.

Чушь все это. Но к Мае в любом случае мне не хотелось. Не хотелось и в уныние 33-го.

— Эх! Придумать бы чего! — сказал я сам себе. — Хоть бери и бейся башкой о стену. Непонятно, поможет ли, или стенка раньше развалится…

От расстройства пришлось открыть литр пива и отрезать себе ломоть колбасы. За месяцы азюля я поправился килограмм на семь. Многие люди едят много, когда нервничают, а я наоборот, когда работаю или во время стресса, так не ем и не пью ничего. Но стоит расслабиться и опять все заново. Сейчас период отдыха длится уже столько, что я начинаю порой забывать, как работают. Может и вправду, лет двадцать так поживешь, а в одно прекрасное утро посмотришься в зеркало, а там — обезьяна без кармана. Но, впрочем, главное — не терять кошелек. Если в нем чего имеется, то хоть обезьяной работай…