Азовский гамбит

Вот только новая родина тоже не всегда приветливо встречала переселенцев. Местные жители, в памяти которых были еще свежи события Смуты, смотрели на новоприбывших иноземцев с недоверием и страхом.

– Что же это делается, православные?! – кликушествовал у заставы на Ростовском тракте босой поп-расстрига в изодранном подряснике. – Басурмане иноверные яко саранча на святую Русь лезут, а вы и ни гугу! Скоро вас всех в латиняне перекрестят, а вам и горя мало…

– Не знаю, как там с саранчой, – задумчиво заметил прислушивающийся к его речам купец в богатом кафтане, – а Земского приказа кое-кому не миновать.

– За что его, дядечка? – испуганно спросил сопровождавший его худой отрок, одетый, может, самую малость похуже.

– За то, что воду мутит, – сплюнул тот, после чего поманил молодого человека к себе пальцем и прошептал так, чтобы другие не слышали: – Ведаешь ли, что государь с патриархом велели попов, не разумеющих грамоте и учиться не желающих, приходов и сана лишать?

– Ага.

– Вот он и разоряется. Смекаешь?

– Так, может, велеть холопам его схватить да на съезжую?

– Ты что, дитятко, совсем головушкой скорбен? – изумился подобному предложению купец. – Нешто не ведаешь, что у нас на Руси-матушке доводчику – первый кнут? И вообще, недосуг нам…

– А что же делать?

– Да ничего не делать, а проезжать быстрее, пока этот убогий на царя хулу возводить не стал. Тогда точно греха не оберешься!

Прежде заставы были устроены для взимания с проезжавших торговцев пошлин, и при них постоянно находился подьячий и крепкий караул из стрельцов. Однако еще прошлым летом государь Иван Федорович упразднил все внутренние таможни в стране, и теперь служивые стояли только у самих ворот и ни во что особо не вмешивались. Едут себе торговые люди – и пусть едут. Кричит юродствующий – и пусть себе горло надрывает, лишь бы крамольного чего не ляпнул!

Еще немного, и все могло бы закончиться благополучно, но въезд в ворота купцам преградил поезд какого-то боярина, путешествовавшего со своими домочадцами и холопами, а с другой стороны к заставе подошли несколько любопытствующих иноземцев.

– Глядите, православные, – заголосил обрадованный расстрига, – вот они, слуги антихристовы! Это они царицу Катерину со свету сжили за то, что она истинную веру приняла!

Как это часто бывает в России, при жизни шведскую принцессу не жаловали. Одни за то, что она одевалась в более привычное для нее иноземное платье и не желала сидеть взаперти, а, напротив, вела очень активный образ жизни. Другие за то, что не сразу приняла православие, а долгое время придерживалась лютеранства. Третьи просто не любили иноземцев вне зависимости от национальности, пола и вероисповедания.

Но стоило несчастной женщине умереть родами, как настроения в народе резко переменились. Все стали ее жалеть и любить, с благодарностью вспоминая щедрые пожертвования монастырям и храмам, а также нескудную милостыню нищим. Поэтому крики оборванного попа если и не убедили присутствующих, то все же привлекли всеобщее внимание.

– Вот паскуда! – сокрушенно вздохнул купец. – Ей-ей, доведет до греха!

– Глядите, вон они, окаянные! – дрожа от возбуждения, брызгал слюной расстрига, подбираясь все ближе.

– Что хочет этот человек? – испуганно спросил один из иностранцев.

– Не знаю, – пожал плечами второй. – Кажется, это уличный проповедник.

– Но к чему он призывает? И почему эти люди идут за ним?

– У них такие же лица, как у наших соседей после победы католиков на Белой горе, – подал голос третий. – И вероятно, они тоже не слишком любят иноверцев.

– Не может быть, – нервно возразил второй. – Иоганн Альбрехт издал указ о веротерпимости в своем царстве. Я сам его читал. Никто не смеет ставить нам в вину нашу веру, если мы не будем проповедовать среди его русских подданных.

– А вы уверены, что эти люди тоже читали его указ?

Пока они так препирались между собой, благоприятное время для бегства оказалось безвозвратно утеряно и пути отступления надежно перекрыты неулыбчивыми бородатыми мужиками и столь же суровыми женщинами. А впереди них с безумным взглядом фанатика шел расстрига.

– Что это там? – поинтересовался боярин у охранявших ворота стрельцов.

– Опять отец Афанасий воду мутит, – пожал плечами капрал. – Должно быть, давно от патриарших слуг палки не получал.

– Батюшку батогами? – удивился проезжий.

– Чай, он не ангельского чина, – усмехнулся начальник караула. – Скажи лучше, господин, под каким прозванием тебя в проезжие листы вписать, да по которому делу следуешь.

– Архангелогородский воевода боярин Вельяминов по именному государеву указу.

– Вот оно что, – ухмыльнулся было стрелец, но тут же согнал с лица глумливую усмешку и почтительно поклонился.

– А что там иноземцы делают? – снова подал голос с высоты седла боярин.

– Где?

– Да вон их ваш поп с какими-то людьми окружил!

– Вот же сукин сын! – выругался капрал. – Не мог подождать, пока нас сменят…

– Наверное, я полковнику-то вашему расскажу, каково службу несете, – посулил боярин, несколько лет назад сам бывший главным судьей в Стрелецком приказе.