Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Пока он думал, они дошли до середины длинного прилавка, и Нина по-хозяйски выложила товар на прилавок, гордо осмотрела деревенских мальчишек и девчонок, стоявших рядком и тоже смотревших на нее, важную.

— Сейчас поедят и набегут, как мухи на сахар, — сказал кто-то рядом, обращаясь не то к своим помидорам, не то к дыням, уютно развалившимся на воскресном солнце и впитывающим его живительные соки желтыми брюшками.

— Тю! Та тут и мест нет! — подошла к базарчику полная женщина с большой корзиной южной снеди, примостилась недовольная с краю, и вдруг по базарчику дернулся нервный шепоток:

— Идут!

На дорожке, пересекавшей молоденький парк между деревней и домом отдыха, показались отдыхающие. Славку словно током ударило: «Ну, сейчас начнется!»

Отдыхающие осмотрели, приближаясь, прилавок справа налево и слева направо и направились прямым ходом к Славке, который загорел вмиг лицом, вспотел, замер: «Что делать, что говорить?»

— Почем дынька? — спросил его первый покупатель в белой фетровой шляпе и тенниске навыпуск.

Базарчик затих — что-то скажет купец? А он проглотил слюну и застенчиво буркнул:

— Почем-почем… — и умолк, не зная, что ответить покупателю.

— Три рубля штучка — два рубля кучка! — выкрикнула сестра, и мужчина в тенниске навыпуск достал из кармана кошелек, протянул ей три рубля:

— Бедовая дивчина! Держи!

И пошла тут торговля!

— Три рубля штучка, два рубля кучка! — кричали мальчишки и девчонки, веселоглазые, бойкорукие, и отдыхающие хватали у них, не задумываясь дыньки и персики, лук и семечки, помидоры и груши.

Тут-то и Славка загорелся купеческим азартом и крикнул вдруг, сам того от себя не ожидая:

— Подходи, не жалей, покупай, ешь, толстей!

А по прилавку понеслось многоголосое: «Ешь, толстей, не жалей!»

Через несколько минут Нина всплеснула руками: «Кончается товар» и убежала домой, оставив Славку одного. Но тому уже не страшно было, он знал свое дело туго:

— Подходи, не жалей! Покупай, ешь, толстей.

За жердёлами

Жердёлы — это абрикосы-дички. Растут они всюду, где не мешают людям, но сам человек сажает их только в лесопосадках. Там жердёлы вместе с другими деревьями и кустами охраняют квадратики полей от буйных зимних ветров, которые оголяют землю от снега, не дают ей насытиться по весне влагой. Много таких полей-квадратиков разбросано по Приазовью, много растет в посадках всяких деревьев, но самое ценное из них — жердёла. Удивительное дерево: созревают на нем плоды чуть раньше абрикосов, а вкус у них совершенно необычный! У каждого дерева свой вкус плодов. Они могут быть горьковато-кислые, кисло-сладкие, приторно сладкие, с медовым запахом. Да и на цвет они все разные: сиренево-розовые, ярко-желтые, как цыплята, бордовые с синей прожилкой, оранжевые, даже коричневатые.

Первый раз Славка попробовал жердёлу еще когда вишня вовсю зрела. Он шел с местными мальчишками на море через крутую, поросшую неухоженными деревьями и кустарником балку, где они копали червей для бычков. Червяки в той балке были с палец толщиной. Бычки на них налетают, как куры на кукурузу — только удочку закинь, вмиг клюнет.

— Смотри, почти созрела, — Генка остановился у обыкновенного дерева, высунувшего на узкую тропу небольшие, залитые солнцем листья. — Попробуем!

— А что это? — Славка не заметил в листве плодов.

— Не видишь? — Генка подпрыгнул, поймал ветку, потянул ее к земле.

Дерево неохотно поддалось ему.

— Не сломай! — Колька перехватил ветку за макушку, и тут только Славка увидел зеленые плоды с несмелым бледно-желто-розовым загаром.

Генка дернул несколько жердёлин, дал Славке пару штук, громко куснул:

— Кислая, зараза!

А Славка вцепился зубами в бочок жерделинки и почуял удивительную свежесть, брызнувшего в рот кисло-горького, почти без одной сахаринки сока.

— Вещь! — сжевал он дичку и кинул в балку косточку.

— Через неделю дойдет, — сказал Генка тоном знатока-жерделовода.

…

Семь дней на юге быстро летят, как мелкие волны моря, если бы не обещание дяди Васи взять с собой Славку: «Как жердёла созреет, пойдем в посадки».

Тетя Вера и бабушка сначала ругали его: «Такого мальца брать с собой!», но он строго повторил:

— Пойдем! И точка, — и добавил. — Я в девять лет отцу во всем помогал.

Такой был дядя Вася упорный человек: сказал — значит быть по-моему. Но ведь целых семь дней ждать!

Славка торопил время, а оно тянулось медленно, и бычки клевали неохотно — без азарта, и море поблекло, вяло шлепая по берегу бархатистыми лапками-волнами, и солнце обленилось — вставало по утрам желто-сонное и неохотно, будто надоело ему гулять по небу, поднималось над Таганрогским заливом и опускалось где-то далеко-далеко — за кукурузным полем.

— Завтра пойдем за жерделами, — сказал вечером дядя Вася. — Пораньше спать ложись.

Славка не пошел в летний кинотеатр, лег спать, еще блестели красными зайчиками окна, еще июльский жар не растаял в надвигающихся сумерках. Долго он не мог уснуть, ворочаясь на кровати на веранде, и вдруг бабушка легонько толкнула его в бок:

— Слава, пойдешь за жердёлами-то?