Б.Б. и др.

Часа через два мне показалось, что он ко мне привык. А я видел в нем типа, хотя и не несимпатичного, но чья жизнь, прошедшая до нашей встречи, была мне неинтересна, потому что скучная, а он, чтобы я эту скучность мог отбросить ради живого человека, слишком чужой; а жизнь, которая пойдет у него дальше, неинтересна, потому что до нее-то уж мне дела точно нет. Незаметно вопросы-ответы кончились, и пошла болтовня, правда, с прежней диспозицией: он моим мнением интересовался, пусть и sub specie ironitatas, а я его — нет. Он сказал: «Мой друг одно время имел дело, контачил, если по-вашему, с шизом не шизом, придурком не придурком, в общем, с тараканами, если по-вашему, — ваших лет, может, на пять-десять помоложе. Как-то у него в имени-фамилии два “б” сталкивались. Бен-Белла? Биг-Браза? Топ-модель была когда-то, Брижит Бардо… (Я вставил: «Кинозвезда».)…так ее почти официально называли Бэбэ… Не встречали такого?»

В тот же миг я понял, что квартира во сне была Б, Б. и бабуля значило Б.Б. и я. Оттягивая время, я спросил: «На пять или на десять? Для вас разницы нет, а для меня большая. Мое поколение или следующее». — «Чего не знаю, того не знаю. Значит, не встречали.

Встретили бы, не могли не запомнить. Вы историю про запертых в пустой даче слышали? Должны были слышать! Я все дознаюсь, было это или только байка гуляла. Кто: да-да, чё-то такое доходило — кто: да чистый понт, было бы, до меня бы до первого дошло».

* * *

Историю я не то что знал, я ее придумал. Не придумал, а просто однажды проговорил — не помню кому. Кому-то, кто был рядом: не так уж много на эту роль — оказаться со мной рядом — наберется кандидатур. На язык попался Б.Б., и мне в голову пришло сказать: «Интересно бы запереть на месяц в одной квартире Б.Б. вместе с… — и я назвал еще два имени законченных эгоистов из общих знакомых, — а еды им дать на одного и посмотреть, кто останется». И мы хором ответили: «Разумеется, Б.Б.». Так что я попросил Андрея: «Напомните — может, и слышал».

Его друг открывал галерею, в середине девяностых. Русского поставангарда — которого действующие лица, все за малым исключением, уехали к этому времени на Запад. Его свели с Б.Б., сказали, что он промышляет, хотя и без большого успеха, авангардом настоящим, но знает и поддерживает отношения с несколькими из пост. И прибавили: только будь начеку, внешне-то он хлебный мякиш в пальцах мнет, а когда его однажды заперли в одной квартире с двумя чемпионами по кровососанию, то через месяц он был как огурчик, а они отдыхали над вечным покоем.

Сюжет, захотелось мне перебить рассказчика, был в те дни не выдуманный, напротив, разработанный практически. Во-первых, откуда-то с Таймыра или с Чукотки унесло на льдине в открытый океан пограничный наряд, трех рядовых и старшину. Фамилия старшины была Зиганшин, одного из солдат — Поплавский: запомнил только потому, что тогда по радио и с эстрады и во всех кабаках беспрерывно пели итальянский шлягер «Воляре», с припевом «воляре — о-хо, кантаре — о-хохохо!», а остроумцы и вольнодумцы сразу переделали в «Зиганшин — о-хо, Поплавский — о-хохохо!» («Поплавский — не..?» — не удержался, имея в виду поэта, спросить Андрей. — «Никакого отношения».) Через месяц льдину, тающую и раскалывающуюся, донесло до вод, где ее заметили с американского военного корабля. Или с вертолета, неважно. Все четверо были живы, хотя и в плачевном состоянии. Начался ор на весь мир, и наши не сразу, но признали, что да, унесло, да, месяц назад, а не объявляли, потому что велись интенсивные поиски, и вот-вот бы мы их сами нашли, не хотелось заранее нервировать население. Говорят, на Политбюро сшиблись линии трактовать солдатиков как героев — и как дезертиров: возобладал, как любили сказануть во все советские периоды, разум. Не то всем, не то только Зиганшину по возвращении дали Героя Советского Союза. Возвращались через Париж, где Кристиан Диор или другая такая же шишка успел сшить им новые шинели взамен военторговских, пришедших в негодность. Во всех газетах были фотографии, как они в затылок идут парадным шагом по ковровой дорожке от самолета — в этих шинелях! Ну, от-кутюр! Конец света! — если пользоваться любимым возгласом Бродского. Шутка, что, мол, было пятеро, но одного пришлось пустить на растопку, имела хождение, однако вялое и короткое. Довольно быстро увял и хит «Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел один сапог» на мотив «Рок-эраунд-о’клок».