Annotation

Оказывается, попасть в детективную историю — да еще какую — может и кабинетный ученый. Ирина Федоровна — психолог, занимается модной современной темой — сновидениями.

Увлекательность этого повествования не только в головокружительном сюжете. Героиня романа умна. Она обаятельна в суждениях, по-женски приметлива, одарена в любви и вообще знает толк в отношениях с мужчинами. Смотреть действительность ее глазами невероятно интересно. А жизнь, описанная в книге на редкость разнообразна. Здесь первые годы перестройки, путч, происки КГБ, путешествия по городам Америки и старой Европы. Нью-Йорк, Сан-Франциско, Берлин и, конечно, Париж…

Ольга Романовна Трифонова

Часть I

Часть II

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

Ольга Романовна Трифонова

Б/У или любовь сумасшедших

Часть I

Усни — и всё в загадке станет ясно. Иаков I

Ну что ж, посмотрим очередного бедолагу. Что там у него? «При падении повреждена левая височная область, возможно кровоизлияние. Под сомнением лобные доли… Как же он так грохнулся неловко? Надо вызвать Митю, какие-то помехи и на мониторе, и на электроэнцефалографе. Ну да бог с ними — рутинный случай. Сегодня пойдут послойные снимки. Господи, как надоела эта бесконечная ночь-сумерки! Так, пошли снимки, опять с помехами. Черт знает что, неужели так трудно заэкранировать? Покупают на миллионы аппаратуру, а потом приходит вечно пьяненький Митя… Сетка не мешает, конечно, картинка видна, но раздражает ужасно. Ого, пошли альфа-волны. Спи, мой бэби, мой милый, сладкий бэби, тебе я песенку спою про Африку мою. Каким-то ты проснешься? Туповатым, повторяющим одно слово по многу раз, или агрессивным, живущим в аду и превращающим в ад жизнь других? А что, если попробовать то, что запретили навсегда? Вот так тихонько, просто попробовать… Но ведь для этого нужно хоть что-нибудь… провокация… толчок… запуск. Дневник, записная книжка… Откуда у этого работяги возьмется записная книжка? А дневник и того смешней. Вот если бы там, через несколько бетонных перекрытий оказался Великий, достаточно было бы прочитать вслух, ну, например… «для счастья нужно столько же несчастья, сколько…», и тогда… Тогда сбылась бы мечта: картинка. И дальше — войти в картинку и наладить обратную связь. Мечты, мечты… Сюда привозят Шариковых, в снах за ними гонятся, они роняют бутылки, бесшумно разлетается стекло, и драгоценная влага темным пятном расплывается по асфальту. Даже по фрейдовским анфиладам комнат, пещерам и залам уже не бродят. Нет, у этого алкоголь вытеснил все. «Спи, мой бэби…» Вот привязалось… Черный Борец за мир во всем мире. Из черного круга радиоточки он лил черный вязкий вар черного голоса: «Кейси Джон навек остался скэбом, что и просим всех штрейкбрехеров иметь в виду».

Кто такие скэбы, было тайной, такой же безнадежной, как и необходимость ее подписи на белом листке Стокгольмского воззвания. Ее — дочери ссыльнопоселенцев. Черное и белое. Это — поселок Нива-2. Белые ночи, бесконечные черные зимы. Зона, бараки, землянки, коттеджи начальства. Почему запомнилось это воззвание? Гордость за то, что не обошли, приобщили к общему делу как равную? Или оттого, что сын начальника стройки позвал за третий барак? Знала от подруг, что делают за третьим бараком, знала, знала… Но отказать Кольке, у которого были самые длинные ресницы, и бутерброды, завернутые в кальку, и клетчатый костюм, Кольке, который по выходным ездил с отцом на «Победе», Кольке, фамилия которого была уже и не фамилия даже, а сочетание букв, означающее власть, неведомую жизнь?! Звуки пианино из окна с занавеской! Его мать гуляла по поселку с собакой, на голове каракулевая кубаночка, на ногах белые фетровые ботики. Приходя в школу, она прямо шла к директору, и туда, в кабинет директора, к ней вызывали училок.

Колька учился плохо, но зато знал множество разных вещей. В классе ходил слух, что он сумел переспать с учительницей истории. Тоже ссыльно-поселенкой. Беленькой, в драной котиковой шубке с прямыми плечами. Ей было, наверное, лет двадцать, жила она одна за столовкой, в землянке. И вот Миронов видел, как Колька выходил из ее землянки, и спросил, что он там делал. «Хлебал», — коротко ответил Колька. Девочки, которые ходили за третий барак, говорили, что Колька умеет это делать очень долго, так что замерзнешь, пока он закричит. А кричал он действительно громко. Один раз слышала сама. Пробегала мимо третьего, когда с матерью случилось страшное, что-то диабетное, и нужно было позвать срочно медсестру. И вот тогда услышала Колькин крик, подумала, что блатные кого-то приканчивают за бараком, и, не остановившись даже, побежала дальше. В поселке ночью кричали часто, и среди дня, и зимой, в темноте тоже.