Бабло побеждает зло

– Ресепшн тебе в помощь, папаша, прекрасные девы освободят тебя из этого чудовищного плена – кричу ему я, он морщится в ответ:

– Да ну нафиг, опять туда переться, выпусти меня по своей карточке, тебе что – сложно?

Я усмехаюсь его наглости, неужели он всерьез думает, что я буду бегать по парковке, по этому месиву из грязного снега и воды, в своих новых кроссовках за пять сотен косых по щелчку его пальцев:

– Пятерка….

Он внимательно смотрит мне в глаза:

– А ты часом, не охуел, мальчик? Я ж типа просил тебя бескорыстно помочь?..

Я беспечно улыбаюсь:

– Бескорыстная помощь всегда в итоге обходится дороже. Ресепшн тебе в помощь, дядя. А тебе не помешает пройтись, говорят, ходьба здорово помогает от геморроя и ранней импотенции…

Я поворачиваюсь к нему спиной показывая, что наш разговор окончен, но он окликает меня:

– Да хер с тобой, договорились… Просто влом тащиться…

Я оборачиваюсь к нему и вижу у него в руках пятитысячную купюру, он протягивает ее мне через окно машины:

– Давай быстрее, малой, меня баба ждет. Шевели булками… Запрыгивай в тачку, выпустишь меня по своей карточке… Докину тебя до метро…

Я слегка офигеваю, что-то не так, все это как-то неправильно, таких мудаков просто не бывает в природе, я подхожу к нему ближе, меня смущает его взгляд, он смотрит настороженно и его пальцы крепко сжимают руль, я не успеваю ничего сказать, как на меня сзади набрасываются двое, зажимают мне рот рукой и заталкивают в машину.

– Эй, что за херня? Вы охуели? Отец закопает вас живьем! – ору я, мне просто дико страшно, на пикап-тренингах нас часто учили разрыву шаблона, это когда человек совершает настолько нестандартные действия, что вводит ими другого человека в ступор. Обычно это используется для того, чтобы в момент замешательства, возникающего в этот момент, предложить человеку новый вариант поведения. Кажется, у меня только что произошел разрыв шаблона. На заднем сиденье два амбала зажимают меня с двух сторон так, что я не могу даже вздохнуть, один из них связывает мне руки:

– Выпустите меня немедленно, гандоны… – ору я и один из них отвешивает мне совершенно невежливую и весьма ощутимую затрещину:

– Заткнись, сучонок, – говорит мне он и заталкивает в рот кляп, у него совершенно равнодушный взгляд, словно я не человек, а неодушевленная вещь, мне становится так страшно, что мои зубы непроизвольно начинают стучать друг о друга.

Чего они хотят от меня? Будут требовать с отца выкуп? Заплатит ли им отец после того, как мы разругались с ним вдрызг и я послал его к черту? Я начинаю немного сомневаться в его родительской любви, но попробовать все же стоит. Я мычу и жестами показываю на кляп и один из них нехотя вытаскивает его:

– Будешь орать, я забью его тебе прямо в глотку, понял? – предупреждает он.

Я киваю:

– Да, понятно, я понял, позвоните моему отцу, он заплатит…

Один из них криво усмехается:

– А нам деньги не нужны. Ты конкретно накосячил, парень. Расплатишься своей шкурой…

Я холодею от страха, я привык, что деньгами можно решить все, все проблемы и траблы решаются с помощью денег, бабло всегда побеждает зло. Мне приходит в голову, что их нанял отец Кристины… Или дагестанцы, хотя не похоже, сработано слишком профессионально, явно не их уровень… А значит, остается только Валентин Сергеевич.

– Послушайте, отец заплатит, я не хотел, давайте договоримся, ребята – всхлипываю я и мне снова заталкивают кляп в рот.

– Не договоримся, малой. В этот раз тебе придется за все ответить самому. Такой большой мальчик, а все на отца надеешься…

Я всхлипываю от ужаса, животный страх липким потом выступил на моей спине, мне так страшно, что даже трудно дышать, я делаю судорожные вдохи, словно нахожусь глубоко под водой. В машине стоит мертвая тишина, я смотрю в окно, мы выехали из города и за окнами начались пролески, машина съезжает на проселочную дорогу, мы долго петляем по ней. Меня абсолютно покинули силы, я весь обмяк, как подтаявшее мороженое, все мои мышцы превратились в студень, мне так страшно, что, наверное, я не смогу даже сопротивляться. Все происходящее кажется мне нереальным, этого просто не может происходить со мной, этого не должно происходить со мной. Мне всего двадцать три, у меня впереди вся жизнь. Машина останавливается и меня вытаскивают из машины, нас ждут еще двое, они такие же, как эти – здоровые и неразговорчивые, они сидят прямо на комьях свежей земли, позади их вырытая яма.

– Наконец-то, чего как долго? – ворчат они, поднимаясь на ноги.