Бабочка (ЛП)

— Нет, мам. Мой телефон разрядился. Я звоню с другого телефона. — Мой голос дрожал, вызывая ее беспокойство.

— Дорогая, у тебя все в порядке?

— Д-да, — заикаясь, выдавила я. Боже, нет!

— Слава богу. — Облегчение явно слышалось в ее голосе. — Мы с твоим отцом беспокоились о тебе. Мы давно о тебе ничего не слышали.

— Мама… — Сердце застучало в горле, я сделала паузу, когда ожидающий взгляд Кендры остановился на мне. — Мне нужно спросить тебя кое о чем.

— Конечно.

— Мама… — Еще одна многозначительная пауза. У меня пересохло во рту, я сделала резкий вдох, и на выдохе слова вылетели наружу, сливаясь воедино. — Я была зачата с помощью донорской яйцеклетки?

Тишина на другом конце.

Мертвая тишина на моем.

Наконец:

— Да, милая, это так. — Ее голос дрогнул. — Я планировала однажды рассказать тебе об этом.

Реальность того, что почти жена Романа, мать его нерожденного ребенка, могла быть — и была — моей биологической матерью, ударила по мне, как кувалда. Я схватилась за живот, надеясь, что меня не стошнит, когда мама продолжила.

— После смерти твоей сестры Флоры мы с твоим отцом отчаянно хотели еще одного ребенка. Но поскольку я — носитель гена Гоше³⁹, риск забеременеть и потерять еще одного ребенка из-за ужасной болезни был слишком высок. Никто из нас не мог этого вынести. Мы рассматривали возможность усыновления, но потом я узнала об ЭКО и донорских яйцеклетках… и обратилась в клинику, где был банк доноров. Женщина, чьи яйцеклетки я выбрала, обладала всеми качествами, которые мы искали в ребенке.

— Ты помнишь ее имя?

— Она сдавала кровь анонимно, но я видела ее фотографию.

Мое сердце заколотилось.

— Как она выглядела?

Мама подробно описала донора. Все, что она говорила, точно воспроизводило стройную красавицу на фотографиях, висящих в комнате Романа. Ава! Первая любовь Романа!

— У тебя случайно нет ее фотографии?

— Дорогая, у меня нет. Тогда у нас не было телефонов, а любая форма фотографии была запрещена. Просто знай, милая, она была великой красавицей. Как и ты. Когда-то она была моделью высокой моды с самыми изумительными зелеными глазами. И такая умная и творческая. Она свободно говорила по-французски.

У меня больше не осталось никаких сомнений. Уголком глаза я заметила, как Кендра бросила на меня хохочущий взгляд.

Снова повисла тишина. Над ней возвысился слабый голос моей матери.

— Софи, дорогая, ты еще здесь? Ты можешь простить меня?

Я ничего не могла сказать. Я чувствовала ее раскаяние. Ее вину.

— Мы с твоим отцом очень, очень любим тебя. Ты должна это знать. До самой луны и обратно.

Я тяжело сглотнула, подавляя все свои эмоции. Одна сталкивалась с другой. Слезы застлали мне глаза и забили горло. Я, наконец, обрела голос, каким бы печальным он ни был.

— Мама, мне не за что тебя прощать. Я тоже очень сильно люблю вас обоих.

Я услышала вздох облегчения. Она поменяла тему, ее голос окреп.

— Как продвигается твоя работа?

Впервые значение этого шокирующего открытия ударило по мне, как шаровая молния. Оно выбило весь воздух из моих легких, всю рациональность из моего мозга. У меня появилось легкое головокружение, я почти потеряла сознание. Стены этой комнаты неумолимо смыкались вокруг меня. Поглощали меня. Я никогда больше не увижусь с Романом!

— Дорогая, ты все еще здесь?

Задушенный вздох перекрыл мое горло. Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы ответить.

— М…мам, вообще-то дела идут не очень хорошо.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с Романом поссорились.

— О боже!

— Ничего, если я вернусь домой? — Краем глаза я увидела, что Кендра довольно ухмылялась.

— Конечно, моя дорогая. — Я услышала сострадание в ее голосе. — Твое любимое блюдо будет ждать тебя.

— М-мам, я буду через некоторое время. На следующем поезде.

Потеряв всякий аппетит и спотыкаясь, я пошла к выходу из ресторана так быстро, как только меня могли нести мои налитые свинцом ноги. Оставила письмо и телефон на столике.

— Счастливого пути, — услышала я голос Кендры.

Охваченная шоком и печалью, я вышла за дверь. Оставляя свое сердце и человека, которого любила.

Навсегда.

Глава 47

Роман

Сеанс у моего психиатра доктора Гудмана прошел очень хорошо. Мы работали с ним над моими проблемами с тех пор, как я потерял Аву и ребенка. Известный психотерапевт из Верхнего Вест-Сайда, специализирующийся на проблемах горя, раньше сам приходил в мое ателье, когда преподавал в расположенном неподалеку Нью-Йоркском университете, но теперь я был не против ездить к нему в офис. Он помог мне пережить самое тяжелое время, ужасное чувство вины и печали, которые я испытывал после аварии. Доктор Гудман всегда считал, что мне нужно было отпустить ситуацию и двигаться дальше. Найти кого-то нового, полюбить. Что я был способен и достоин этого. Но мои угрызения совести не утихали.