Бабочки в жерновах

Чего добивалась Лив, бросая девицу, над которой вроде как взяла опеку, на произвол судьбы и островитян, понятно было бы даже хадрийцу. Провоцировала, Овчарка! Как есть провоцировала. Знала, что Берт не оставит барышню без присмотра, а коли и захотел бы, так не удастся. Верэн сама прицепилась похлеще краба. Охотница, чтоб ее отымели и морские, и подземные разом. Едва из пеленок, а туда же: губки бантиком, ресничками хлоп-хлоп, бедрышком, опять же…

«Тай — старый сластена, ни за что не запретит девкам на Эспите ноги оголять! — мысленно ругался Балгайр, у которого от колыхания юбчонки в такт шагам хадрийки кровь отливала от головы, устремляясь совсем в иную часть тела. — А надо бы! Этак они скоро совсем голышом разгуливать станут».

Посмотреть приятно, кто ж спорит, однако чуть увлечешься — и тут же спикирует откуда-нибудь, как ворона на падаль, очередная поборница эспитской морали, и такой грай поднимается, что хоть с обрыва вниз головой сигай. Не Лив сама подстережет, так Мерерид принесет недобрым ветром, а где старшая Тэранс, там и вся прочая свора островных сплетниц. Всё углядят, всё донесут даме Тенар — и как водил новенькую под ручку, и какими глазами на ноги ее глядел, и какие слова говорил, и дышал как — громко или же тихонько.

— Пойдем-ка прогуляемся, рыбка, — Берт — назло всем подглядывавшим и охавшим из-за частокола палисадников и бастионов живых изгородей! — крепко ухватил барышню за локоток и решительно повлек прочь из центра поселка. К морю и скалам — поближе, от вездесущих соглядатаев — подальше.

И только после того, как спутница споткнулась на ровном месте три раза кряду, повисая на его руке, трогательно краснея и благодаря нежным полушепотом, осознал, что серьезно дал маху. Слепому ж видно, что на уме у девки. Аккурат тот возраст, когда каждый чих объекта мечтаний воспринимается как команда: «Взять!» Или, что точнее, «Дать!» Мудрые исследователи тонких душевных процессов написали на сей счет уйму солидных томов, с некоторой частью которых Балгайру довелось ознакомиться. Тяга к знаниям сидела в нем всегда, а вот доверия к печатному слову с годами поубавилось. Потому как все эти девичьи вздохи объяснялись проще устройства лебедки: соки бурлят, платьишко в груди жмет, а природа на все голоса кричит: «Размножаться! Вот прямо сейчас, немедленно, с места не сходя!» Иначе опоздаешь, и более прыткие товарки расхватают всех подходящих самцов. Опять же, лето только-только началось, солнышко пригревает, цветет и щебечет все, что только может цвести и щебетать… И пример шибко умной и независимой, но уже не такой юной Лив перед глазами. И юбка готова не то что сняться — заполыхать от одного только взгляда. Чего ж непонятного? Дело житейское. Плавали, знаем. Эспит вообще такое место… располагающее. Скайра в этом возрасте, правда, посдержанней была, однако и на угрюмую Стражницу частенько накатывало, и до сих пор, к слову, находит этакое весенне-летнее сезонное безумие.

Но, поскольку Берт всегда придерживался благородного принципа: «Где живу, там не гажу», да и еще большее обострение отношений с дамой Тенар ему было совершенно ни к чему, то юной Верэн ничего не светило. Во всяком случае, пока.

Пока неясно, кто она на самом деле есть…

Вот смеху будет, если он привез на Эспит собственную смерть — контрабандой! Впрочем, когда проделываешь такое уже не в первый раз, веселиться как-то не с руки. Зато всем прочим потеха. Но… но еще ничто не ясно, вот в чем беда! Верэн Раинер появилась здесь, еще не перешагнув рубеж совершеннолетия, здешнего, особенного, эспитского совершеннолетия. Ей нет двадцати одного года, а именно по достижении этого возраста с теми, чьи души отравлены Эспитом, начинают происходить изменения. Если только…

— О! — восклицание девушки, полное чистого щенячьего восторга, прервало течение мыслей Берта на самом интересном месте. Он нахмурился и тряхнул головой, но мысль уже ушла, и поймать ее за хвост Балгайр не сумел. А Верэн, позабыв даже о необходимости кокетничать, снова вскрикнула: — О! Какое чудо! Только взгляните!

Делать нечего, взглянул. Над ручейком, журчащем на склоне в аккуратно обрамленном булыжниками ложе, в радуге преломляемого брызгами света порхали бабочки — знаменитые черно-синие бабочки, за одно только крылышко которых коллекционеры Вирнэя и Муррана дали бы отрубить себе руку по локоть. А если поторговаться, то и своими зубами поотгрызали бы, потому как Парусник Эспита водился только здесь, на острове, и считался немыслимой редкостью. Берту едва ли не в каждом рейде приходилось отбиваться от спятивших энтомологов. Одного даже за борт пришлось выкинуть вместе с сачками. А уж о браконьерах и говорить нечего — и морды их наглые бивали, и руки загребущие ломали, и постреливать доводилось. Во всем мире нет столько денег, чтобы эспитец согласился вывезти с родного острова одно из этих крылатых созданий. Так что бесценные тварюшки могли совершенно спокойно порхать над летним разнотравьем, наслаждаясь покоем и безопасностью. Вот и сейчас над водой их кружило не меньше дюжины.