Ее внимание привлек также и Кришнамурти. Встречу тридцатишестилетней женщины и шестнадцатилетнего подростка, происшедшую на вокзале Чаринг-Кросс, можно смело назвать случаем любви "с первого взгляда". В ней пробудились материнские чувства при виде хрупкой, экзотической фигуры, несущей на своих плечах духовное бремя всего мира – в том числе и ее. Несмотря на то, что любовь эта по большей части была материнской и романтической, в ней присутствовали и эротические элементы, хотя прошло несколько лет, прежде чем Эмили призналась себе в этом. Она не была счастлива со своим мужем – очаровательным, остроумным, светским и таким обычным человеком, рядом с которым ей предстояло играть роль всего лишь преданной жены. Кришнамурти же был темнокожим, экзотическим, ранимым, красивым, властным, требующим почитания и одновременно благословляющим.
В такой любви женщины могли чувствовать себя в безопасности. Кришнамурти, как потенциальный Учитель поклялся воздерживаться от чувственных страстей, ведь нельзя представить себе, что Учитель Мира любит кого-то или собирается жениться. Поэтому женщины безо всякого риска могли показывать ему свою преданность – или, по крайней мере, так казалось. Ему предстояло возбуждать различные чувства – смесь поклонения, зависимости и покровительства – в разных женщинах на протяжении шестидесяти лет. Первой их испытала Анни Безант, второй – Эмили Летьенс.
Чувство было взаимным. Кришнамурти однажды показал леди Эмили страницу, вырезанную из "Дейли миррор". На картинке был изображен маленький мальчик, сидящий на скамейке в парке и воображающий, что находится у матери на коленях. Кришнамурти ощущал себя именно таким мальчиком. Ему тогда было почти семнадцать лет.
Несмотря на настороженное отношение Ледбитера, немолодые женщины с самого начала играли важную роль в теософском воспитании Кришнамурти. В юности за ним присматривали не только Анни и леди Эмили, но и две новообращенные подруги Эмили. Леди Мюриел Брасси, еще одна "теософская леди", давно рассталась со своим мужем, лордом Де Ла Барром и питала пристрастие к тому, чтобы, как писала Эмили, "устраивать жизнь окружающих". Кришнамурти не был исключением. Проявляя радушие, она тем не менее заставляла его соблюдать диету и не терпела возражений.
Американская подруга леди Де Ла Варр – весьма богатая мисс Додж, с которой они жили вместе на Сент-Джеймс-Плейс и в Уимблдоне, была менее строга. Она отличалась щедростью, которую вполне могла себе позволить[150]
. Ходили слухи, что ее годовой доход достигает миллиона долларов в год – наследство, доставшееся от отца, железнодорожного магната. В те времена даже десятая часть подобной суммы считалась целым состоянием. Мисс Додж поддерживала теософские издания, предоставляла средства на осуществление проектов Общества и лично Кришнамурти, включая годовое содержание, делавшее его независимым от Общества. К другим пожертвованиям мисс Додж относилась менее внимательно, хотя ей случалось даже покупать шелковое белье для служащих-мужчин в одной из дочерних организаций Общества.Она была самой щедрой из покровительниц, хотя и другие не намного отставали от нее. В 1927 г. Анни Безант лично внесла 25 тысяч долларов. Ее приятельницы и знакомые светские дамы тоже оказывали всяческую помощь Эстер Брайт, у которой мальчики останавливались в Лондоне; тетка Джорджа Арундейла Франческа, домоправительница Кришнамурти во время Первой мировой войны; д-р Мария Роке, врач.
Не все эти женщины обладали проницательным умом, зато у всех была сильная воля, побуждавшая их принимать близко к сердцу образование Кришнамурти и его быт. Большинство из них были не замужем, разведены или вдовы. Они искали себе цель в жизни и готовы были даже заплатить за нее. Но некоторые надеялись на личные и духовные достижения в обмен на щедрость. Каждая из них ревностно относилась к общему любимцу и пыталась отстоять свое право на него. Сейчас довольно забавно читать описания их ссор и конфликтов, но для молодого человека, приехавшего из другой части света, чтобы возглавить местное духовное движение, их борьба должна была выглядеть довольно странно, если не неприятно. Неудивительно, что он часто жаловался: "Почему во всем свете они выбрали именно меня?" – если попадался кто-нибудь, способный выслушать его.