Бабушка, которая хотела стать деревом

Самвел во всем слушал жену, оказавшуюся и риелтором, и бизнесменом, и мудрой свекровью, и, наконец, самой лучшей бабушкой на свете. Ани – его радость. Сердце сжималось, когда внучка его обнимала и целовала. В последние недели Самвел чувствовал себя виноватым перед женой, дочерью и внучкой – устроил им дополнительные хлопоты. Но успокаивал себя тем, что Ани еще ничего не понимает, а Зара погружена в материнство. Для нее Ани на первом месте, как и должно быть. А Карина отходчивая. Покричит и перестанет. Но, может, не стоило все-таки умирать? Только как иначе? Он так хотел вернуться домой, хотя бы ненадолго. Повидаться с друзьями, зайти в дом, в котором вырос. Походить по двору. Посидеть на кровати в спальне матери или в кресле-качалке, стоявшем во дворе. Но Карина наотрез отказывалась возвращаться и тем более жить в доме свекрови, которая невестку не любила, а едва терпела. Так и не приняла. Не смогла смириться с ее сильным характером. Чувствовала, что Карина не позволит собой руководить и принимать за себя решения. Две сильные женщины не смогли договориться, хотя могли бы. Так бывает.

Да, Самвел придумал себе болезнь, от которой скоро умрет. Убедил в этом Карину и Зару. Если честно, он иногда сам верил в болезнь и смерть. Так вошел в роль, что забывал выйти. Чувствовал, как стучит сердце, будто бешеный игрушечный заяц бьет по барабану – такая игрушка была в его детстве. Или цыпленок, который бежит по полу, если его завести. Ани очень любила эту игрушку. Самвел заводил цыпленка и слушал, как игрушечные лапы стучат по паркету. Сердце Самвела стучало так же громко и уж слишком часто. По ночам он просыпался в поту, вставал, переодевал футболку. Наверное, нельзя было прикрываться болезнью. Карина всегда говорила, что это грех. Не можешь или не хочешь куда-то идти – не ври, что заболел. Точно накликаешь и сляжешь. Получается, накликал? Самвел гнал от себя эти мысли. Но ему и вправду было тяжело смотреть на жену и дочь, которые о нем беспокоились. Зачем он их заставил нервничать? Ради того, чтобы еще раз оказаться дома? Да, получается так. Каждый день он хотел признаться Карине, что не болен, нет никакого диагноза, просто устал – от всего сразу. И от жизни в столице, и от бесконечных забот с салоном. От тревог за дочь и внучку. Ему просто хотелось вернуться в Тбилиси – продышаться, пить вино и кофе, есть, когда уже съел столько, что вздохнуть не можешь, посидеть во дворе. Съездить в горы, наконец, как в молодости. Он хотел убедиться, что его одноклассники такие же старые и седые, как и он. Такие же немножко нездоровые, но еще крепкие. Хотелось спеть с ними. Интересно, Карина помнит, что он в молодости хорошо пел? Помнит, что именно голосом ее покорил во время очередного застолья? Помнит, конечно же, не могла забыть. Сколько он не пел? Лет тридцать точно. Сейчас, когда Карины не было и он сидел с Ани, то тихо напевал ей старые песни. Ани слушала и улыбалась. Хлопала в ладоши. Подбегала и целовала дедушку. Почему не делал это открыто? Кто знает? Не стеснялся, нет. Просто думал, что Карина сочтет его сумасшедшим, опять скажет что-нибудь колкое. Когда Господь раздавал дары, точно что-то перепутал, раз дал ей такой язык. Разве женщина может шутить как мужчина? Разве может иметь язык как кактус – что ни слово, то уколет. Не сильно, но так больно, что зудеть, напоминать будет еще несколько дней. Карина сильно изменилась. Но Самвел восхищался своей супругой. Он бы так не смог. Никогда. Мама его предупреждала, что с такой женой он не будет хозяином в своей семье, но он и не хотел. Если Карина лучше его знает, как решить проблему, если думает как мужчина, почему он должен возражать? Это ведь счастье, что ему досталась умная жена, которая делает вид, что не она главная, а он. Самвел в очередной раз поклялся самому себе рассказать всю правду Карине. Она уже все знала, конечно. Но он хотел объяснить, рассказать, что чувствует. Только бы дождаться удобного момента. Однако в их семье все моменты были неудобными. Каждый день что-то случалось. Теперь вот с Наирой.