Бабушки, бабки, бабуси

Я как-то раз не вытерпела и сказала ей: «Вы бы, — говорю, — мамаша, хоть в кои веки разок сами покатали коляску, тем более и коляска у вас чудная: спереди чего-то вертится, сзади чего-то крутится… одним словом, не как у людей». А она слипшиеся ресницы расставляет, чтобы в разные стороны торчали, как колья в заборе, и отвечает мне: «Во-первых, не ваше дело, а во-вторых, у моего Эдика не коляска, а автожир». Слыхали? Автожир у нее у самой, я скажу! Действительно, с жиру она бесится!..

Но такая в нашем доме она одна — нерастущая. Уж чего больше: проживает в восьмой квартире бабушка моих лет. Ее дочь из колхоза выписала, когда сама сына родила, чтобы, значит, бабушка ходила за внуком. Так эта бабка очень недовольна своей жизнью в городе. «Что же это, — говорит, — за жизнь? Все время возле ребенка. Я здесь никакого не ощущаю в себе роста. То ли дело у нас в колхозе: когда помоложе была, бригадиром работала, потом в правление выбрали, в сельсовет собирались выдвигать — одним словом, там у меня имелась перспектива!»

И правильно рассуждает бабка. Очень у нее мелкий масштаб: один младенец. То ли дело у меня: сто двадцать шесть единиц! И это еще не потолок, товарищи. Скажу вам по секрету: прирост населения в нашем доме, безусловно, будет продолжаться. Имеются данные. И не только в отношении той тройни, но и еще намечается прирост…

Так что я подумываю над тем, в каком подъезде требовать себе дополнительную площадь для моего гаража. Без этого не обойтись.

КИНОЗВЕЗДА

— Мне, значит, самой шестьдесят девятый годок тронулся. Ну, оно и видать невооруженным глазом, что я не фифа какая-нибудь, которая себе зачешет из своих и посторонних волос эту прическу, как цельный улей, и бежит каждый вечер на танцпятачок плясать враскорячку… И, можете себе представить, я вон в прошлом месяце поссорилась с моим стариком, с которым мы аккурат за две недели до этого отпраздновали золотую свадьбу. А из-за чего ссора началась? Вы не поверите, если я вам скажу: из-за ревности. Ага! Мой сумасшедший приревновал меня к одному кинорежиссеру…

Вышло дело, стало быть, вот так.

Утречком часов в десять я своему старику говорю:

— Следи за картошкой аккуратно, чтобы не переварилась и не выкипела вода, а я схожу за хлебом.

После этого взяла я деньжат, сумочку взяла… Есть у меня хозяйственная сумочка. Сверху на ней кожзаменитель, он у нас дома третий год воняет, но не вывонялся еще. А внутри она деревянная… Уголочки даже железные… Нет, крепенькая сумочка… Да-а-а… И потопала я в булочную, как каждое утро…

А у нашей булочной в тот день эти киношники, чтобы они все пропали пропадом, затеяли снимать положение, которое было в 17-м году, при издыхании царизма. Вы понимаете? Они понаставили около нашей булочной очередь из своих полуартистов человек на двести. И крутят себе картину… Но я-то этого не знала, правда? Мне на самом деле хлеб нужен! И я смотрю, как люди трутся вдоль стен, а сама соображаю: «Чего же это такое в булочную привезли, что такая прорва народу? Если я теперь стану честно в самый конец хвоста, то мне ничего не достанется: разберут же все!»

Тогда я, безусловно, начинаю втираться поближе к магазину. Ну, сноровка к очередям у меня кое-какая есть… И тем более, я не вижу, что меня снимают на пленку… Значит, я где в очередь штопором вотрусь, где плечом нажму, кого сумочкой стукну, нет, легонько, конечно… Кому на ногу наступлю… А пока он баюкает наступленную ногу, шипит над нею, я на его место. А тому, кто теперь передо мною, говорю:

— Я извиняюсь, это не вы уронили три рубля?..

Человек кинется за этими тремями рублями, которых сроду там и не было, а я на его место стану и еще говорю тому, кто передо мною оказался теперь:

— Я извиняюсь, вас тут не стояло!

А ну, подвинься!..

И всех я обошла. Только один парень передо мною втиснулся. Я ему говорю:

— Сынок, я же здесь раньше тебя была!

А он мне:

— А тебе, бабка, вообще пора на тот свет!

Я тогда сказала ему:

— Так ты со своим нахальством и на тот свет раньше меня проберешься!

Но, в общем, я довинтилась до самой булочной. И спрашиваю там у тех, кто поближе:

— Граждане, а за чем у нас черед? Что давать-то будут?

Смотрю, они мне не отвечают и даже как-то странно на меня глядят, будто я психическая… Ну, я думаю, значит, что-нибудь уж такое-растакое привезли к нам в булочную, раз народ темнит это дело…

И вдруг из булочной выходит толстенный такой тип — я ведь нашего заведующего, безусловно, хорошо знаю, — этот в три раза толще и бородища на нем до самого живота, каких теперь и не бывает. И он заявляет громогласно:

— Попрошу расходиться: хлеба сегодня не будет!

Тут народ зашумел, — все больше бабы, как водится, кулаками стучат, визжат, воют… И принимаются даже его бить, заведующего… А он, чем бы уйти, только поворачивается под побои спиной и крякает…