Багратион

Заключительные залпы шевардинского боя еще громыхали изредка между редутами и флешами. В черной крестьянской избе деревни Семеновской сидели за ужином Багратион и Сен-При. Походный стол князя Петра Ивановича всегда отличался изобилием, мастерством приготовления и сытностью блюд. Обычно гостеприимный хозяин бывал за столом весел, любезно-настойчив в потчевании, волен и дружелюбно прост в обращении. Сходили на него в это время пленительная доброта и самая приветливая словоохотливость. В рассказах о бесчисленных походах своих на Кавказе, в Польше, Германии и Турции бывал он положительно неистощим. И даже такие гости, к которым не чувствовал он ни влечения, ни симпатии, не могли пожаловаться на недостаток обходительности со стороны Багратиона, когда делили с ним обед или ужин. Поэтому Хотя Сен-При и был неприятен князю Петру, но «фляки по-господарски» и баранья нога в масле решительно устраняли возможность раздора между собеседниками.

— Люблю я, граф, драться, — не без некоторой колкости, однако, говорил Багратион, — с соотечественниками вашими, французами! Побьешь, так есть чему и порадоваться. Как свет стоит, никто так не дрался, как русские и французы! Раз Суворов слово мне молвил — ввек не забуду: «Легкие победы не льстят сердца русского!» А французы дешево побед не продают…

— Случалось и мне в рядах новых моих соотечественников с французским войском боевые иметь встречи, — отвечал Сен-При. — Насколько судить могу, оно зажигательной ракете подобно: если не зажжет с полета — сама лопнет в воздухе. Но многое у французов замечательно и для подражания может служить…

— В маневре сила их. У французов поучиться не прочь я. Но зато и своих учителей не забыл. Царь Петр, Суворов, фельдмаршал наш — вот школа русская. Вся на маневре: где вперед, где назад, — а везде победа! У Суворова в науке состоя, через Альпы отступал я. И под Кутузовым будучи, в наступление не раз хаживал. Великое дело — маневр! Полководец задумал, солдат понял — все готово: слава победителям! А солдат! Ах, что за солдат у нас! Подобного в свете нет! Да поди и сами вы, граф, о том известны.

Дверь избы распахнулась, и в горницу быстро вошли Горчаков, граф Михаиле Воронцов и Неверовский — три генерала, оборонявшие Шевардино. Все они были чумазы от пороха и тяжело дышали. Шинель Горчакова была прожжена в трех местах, от воронцовской шинели оторваны обе полы. Генералы были осыпаны пылью и землей.

— Здравствуйте, други! — радостно воскликнул Багратион. — Показали же вы французам феферу! Убей бог, хорошо! Не томи душу, князь Андрей, рассказывай! За стол, за стол! Приборы сюда! Живо! Рассказывай, князь!

— Ваше сиятельство гневались, что не мог я из Шевардина убраться по первому приказу вашему, — заговорил, отдуваясь и с удовольствием принюхиваясь к запаху жареной баранины, племянник Суворова, — а и никто бы на месте моем не убрался! Спросите, сделайте милость, у графа или Неверовского… Не сговаривались, а то же скажут…

Он сбросил шинель и, слегка засучив рукава, схватил нож и вилку. В сонных глазах его засверкали плотоядные огоньки.

— От голодухи в животе тарантасы катаются… Ну как уйти было? Невозможно. Близ четырех часов почали французы на нас лезть. От пяти до семи — пушками разговаривали. А потом — атака за атакой. Четыре раза батарея хозяев меняла. Три орудия они у нас цопнули, а мы у них шесть отхватили. Уж я и сам видел: пора идти, не к чему спектакль доигрывать, — да в ногах будто свинец засел. И солдаты ни с места, — хоть по переносью бей! Еле выдрался…

— Весь корпус Понятовского, вся кавалерия Мюрата да три дивизии Даву наступали, ваше сиятельство, — сказал Неверовский. — Я штыками три раза выгонял шестьдесят первый линейный их полк…

— Не знаю, поблагодарит ли нас кто, — с холодной усмешкой заметил Воронцов, — но французы благодарны не будут. Князь Андрей Иваныч уже и редут сдал, а мои гренадеры, не стерпев, еще раз кинулись на дивизию Морана… Ах, какая великолепная была свалка!

— А мой фокус, господа? — захохотал Горчаков, вгрызаясь в баранью лопатку. — Компан идет колонной в атаку. Я велю кирасирам встретить. Но, чтобы собраться, надо им минут пять. Гляжу: Мюрат с латниками целит между редутом и деревней. Вот тебе и пять минут!.. Как раз прорвет. Что ж, думаю, делать? Не соображу никак… а моменты бесценнейшие летят! И вдруг нашелся! Хлоп себя по лбу, — ах, баранина! То есть телятина! Ну, да все равно! Выхватил из резерва батальон и повел, — ни выстрелов, ни барабанов, только «ура» громчайшее… А уж темно, — французам невдомек, что на них с «ура» не корпус целый, а всего лишь батальонец лезет. Мюрат забеспокоился, остудился… А тут уж и кирасиры налетели, и четыре пушки — в руках. Что? По-суворовски!..

Он поднял голову и гордо взглянул на генералов, смачно двигая толстыми маслеными губами.

— Покойный дядюшка за военные хитрости, бывало, весьма фельдмаршала нашего похвалил. Я мальчишка был, а помню: «Хитер, хитер! Умен, умен! Его никто не обманет!» А нынче и я шар пустил…