Багровый пик

Она вспомнила красный резиновый мячик. Он вполне мог принадлежать ребенку, а не собаке. В этом больше смысла, потому что собаки у Шарпов точно нет.

В тот день, в ванной, когда она играла со щенком в «апорт» и мячик выкатился как будто сам по себе… и она услышала звуки в спальне…

Не мог ли это быть ребенок?

Может быть, с ним что-то случилось. С малышом. Может быть, говорившая была его матерью, а он так болен или изуродован, что мать все свое время проводит с ним. А может быть, мать умерла и оставила его здесь совсем одного, а Люсиль скрыла это от Томаса.

Или, может быть, Томас все знает. А что, если все эти механические игрушки он сделал именно для малыша, а не для Люсиль, когда та была маленькой девочкой?

Дрожащими руками Эдит сняла цилиндр с валика и поставила следующий. Потом второй, потом третий… И когда она закончила…

Нет.

…Она просто умерла на целую минуту. Она не могла поверить в услышанное. И не потому, что не хотела, а именно потому, что не могла.

Однажды, давным-давно:

Это было похоже на извращенную сказку. О Синей Бороде и его замке, полном привидений, с комнатой, в которую запрещено входить.

И с ключом, до которого запрещено дотрагиваться. Томас сам запретил ей спускаться в шахту.

В шахте был чемодан Энолы Шиотти.

Жили-были три женщины. Они не знали друг друга. Каждая из них влюбилась в сэра Томаса Шарпа и бросила все, чтобы приехать в Англию, в Аллердейл Холл в качестве его жены.

Прямо как я, подумала Эдит.

И каждая из них была вначале такой счастливой, такой любимой… А потом они начинали слабеть и уже не могли покидать Аллердейл Холл. Они ужасно страдали. Рыдали. Проклинали имя Томаса. Пытались этими записями предупредить других… или, на худой конец, сообщить всем: Я была здесь. Здесь меня убили.

Боже, подумала Эдит. Ее начало трясти. Сердце глухо стучало, а голова распухла. Ей казалось, что острые булавки двигаются по ее венам. Ледяной страх и самый большой ужас, который она испытывала в своей жизни, схватили ее невидимыми руками и потащили в темную, порочную комнату, в которую ей нельзя было входить. Но это неправильно. Это же не тот секрет Аллердейл Холла, который хотели ей показать монстры с красными костями.

Этого не может быть, потому что все это слишком ужасно.

Только не Томас.

Дрожа, Эдит достала фотографии из конвертов и постаралась соотнести их с голосами на цилиндрах. На всех фото был изображен Томас рядом с гордо улыбающейся женщиной. Одной из трех говоривших.

Памела Аптон, 1887 год. Она была худа и сидела в инвалидном кресле с чашкой чая в руках. Эдит вздрогнула, когда увидела каталку. Та же самая, которую она видела в мезонине?

Фото Маргарет Макдермотт было датировано 1893 годом. Она была старше, чем Памела и старше Томаса, который на фото стоял рядом с ней. У нее уже были седые волосы, но ее еще можно было назвать «хорошенькой». На ней была соломенная шляпа. И в руках она тоже держала чашку чая.

Подожди-ка, подумала Эдит. Она вернулась к фото Памелы Аптон. Чашка одна и та же?

Именно так.

И в этой же чашке Люсиль готовила чай и для нее.

Ее горло сжалось так сильно, что она не могла сглотнуть. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от ужаса: перед ее внутренним взглядом предстала ее невестка, именно в этой кухне ставящая чайник на огонь. Эдит увидела, как листья погружаются в кипяток в заварном чайнике. Как поднос с чашкой предлагают ей.

В тот, самый первый, день Томас рассказал ей о ягодах пироканты. И заставил ее выпить чай из них. А потом, под предлогом уважения к ее трауру, не прикоснулся к ней в постели. На самом деле он просто не хотел заниматься любовью с будущей покойницей.

Нет, я, должно быть, ошибаюсь. Я устала и напугана.

– Они добавляют яд в чай, – четко прошептала она, заставляя себя в это поверить. В ее чай. Ее желудок скрутил сильнейший спазм, и она почувствовала горечь чая во рту, а нос ее заполнился его запахом. Охваченная ужасом, она наконец поняла – ее медленно убивают. Она даже не могла подсчитать, сколько чашек этого чая она выпила с момента приезда в Аллердейл Холл. С убийственной ясностью она вспомнила, как Томас, когда она принесла ему сэндвичи и чай, выяснял у нее, какие листья она использовала для заварки. Из красной или из голубой жестянки? Она вспомнила настороженное выражение его лица, за которым скрывался реальный страх случайно выпить пусть даже одну чашку. А он сам когда-нибудь наливал ей чай? И пила ли она отраву, приготовленную лично им?

Эдит заставила себя перейти к следующей фотографии. По дате на обратной стороне она поняла, что это Энола Шиотти. И опять чай… А возле женщины сидел очаровательный песик, который сейчас принадлежит ей, Эдит.