Багульник

- Овчарок, кажется, нет, - успокоил меня Трошкин.

Он лег рядом и, оттеснив меня, немного выдвинулся вперед.

Вскоре из-за поворота показалась колонна военнопленных.

Разутые, в изодранных гимнастерках без ремней, поседевшие от горя и пыли, шли они по семь человек в ряд, держась друг к другу поближе. В колонне было человек пятьсот, но двигалась она так медленно, что, казалось, ей не будет конца. В хвосте колонны брели три девушки, медсестры или связистки, разутые, с избитыми в кровь ногами, без пилоток, с давно не чесанными волосами; у одной правая рука была в гипсе, забинтованная грязной марлей кисть лежала неподвижно на повязке; гимнастерки на ней не было, и девушка стыдливо прятала грудь, придерживая здоровой рукой бюстгальтер. Самый ужасный вид имела другая - маленькая, тоненькая, как тростинка: изуродованное лицо с запекшимися на губах сгустками крови, левая нога не сгибается в колене, и, если бы ее не поддерживали товарищи, она бы упала.

Конвойные с засученными до локтей рукавами, в касках, направив автоматы на пленных, то и дело покрикивали: "Шнель, шнель!" - однако пленные как шли медленно, понурив головы, так и продолжали идти, не обращая, казалось, внимания на крики конвойных. Овчарок с ними не было, и я облегченно вздохнула.

- Немцы обязательно пристрелят в дороге ту, маленькую! - сказала я Трошкину, чувствуя, что сейчас разрыдаюсь.

- Тихо, крепись, не выдавай себя, - шепнул он, - может товарищи доведут ее до места.

Когда колонна дошла до развилки, оставив за собой рыжее облако пыли, вдруг раздалась автоматная очередь.

- Так я и знала, пристрелили ее!

- Не шуми, говорят тебе! - сердито, почти зло произнес Трошкин, отталкивая меня плечом.

Я от обиды заплакала...

Вера Васильевна, заметно волнуясь, закурила. Ольга, подперев руками лицо, смотрела на нее, боясь пошевелиться, - так она была захвачена ее рассказом.

После краткого молчания Истомина сказала:

- Не сочтите, Ольга Игнатьевна, за бахвальство, если скажу, что я всегда была неробкого десятка. Свою первую закалку получила во время моей практики на ипподроме. Мне захотелось поскорей научиться ездить верхом на лошади. Ничего не сказав Васе Волохову, я однажды вывела из денника Гордого, кое-как уселась на него и поддала под бока; конь, сразу же почувствовав неопытного седока, вскинулся, тряхнул гривой, и я мгновенно оказалась на земле; три дня ходила с ушибленным плечом, превозмогая боль. В конце концов, набив шишек, я научилась ездить верхом.

На фронте я тоже не робела. Но тогда при одной мысли, что мы с Трошкиным вдруг наткнемся на немцев и они возьмут нас живыми, меня от страха кидало в дрожь.

- Валерий, - как-то сказала я, - если это случится, застрели меня...

- Вместе, Вера, вместе, - ответил он. - Жить вместе и умереть - тоже вместе.

Разговор этот произошел вечером в березовой роще, куда мы пришли совершенно выбившиеся из сил, мокрые, голодные, - последние две галеты мы съели днем, только на донышке фляги осталось немного спирта.

На раннем рассвете нас разбудили выстрелы. Где-то за лесом полыхало небо. Взлетело несколько осветительных ракет, и сразу же грянула пулеметная стрельба.

- Похоже, наши контратакуют, - вслух подумал Трошкин и добавил: Значит, впереди линия фронта...

Эти его слова так ободрили меня, что показалось, будто слышу крики "ура", и всякий страх у меня пропал.

Мы поползли по-пластунски, в кровь обдирая локти и колени: Трошкин впереди, я - чуть позади, не обращая внимания на все усиливавшуюся стрельбу. И когда казалось, что мы уже недалеко от поля боя, стрельба неожиданно стала отдаляться. Опять взлетели осветительные ракеты, и стало видно, как вдали дымится земля, а среди поля стоят накренившиеся подбитые танки. Охваченные смутной надеждой, мы продолжали ползти, и вдруг над нами засвистели пули, они с визгом впивались в землю так близко, что мы едва успели спрятаться в ложбинке.

Группа немецких солдат, человек пять или семь - теперь уж точно не помню, - приближалась к нам. То один, то другой даст короткую очередь из автомата, остановятся, поговорят между собой и идут дальше.

- Живыми не сдадимся, - твердо сказал Трошкин, снял с пояса гранату, а мне отдал свой пистолет.

Однако немцы, должно быть, не сразу заметили нас. Один из них опять пальнул из автомата, другой крикнул ему:

- Ахтунг!

Трошкин уже хотел сдернуть с гранаты кольцо, но я, схватив его за руку, остановила.

- Не надо, Валерий, может, обойдется, одной гранатой всех не убьешь.

Он резко отстранил меня плечом.

- Она для нас с тобой, Вера...

- Лучше застрели меня!

Я протянула ему пистолет.

- Нет, сперва ты...

- Я не могу, Валерик, я не могу! - и неожиданно для него вскинулась и побежала: - Стреляй, Валерик!

Не успела я пробежать и десяти шагов, как ощутила острый толчок в спину пониже левой лопатки, потом легкое жжение. Сразу же перехватило дыхание, помутнело в глазах, я зашаталась и рухнула ничком в траву.

В этом месте Ольга встрепенулась, передернула плечами, почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Истомина, заметив ее волнение, сказала: