Багульник

"Милая моя мамочка! - писала Ольга в Ленинград. - Ты прости меня, что долго не отвечала на твое последнее письмо. С первых же дней моего приезда в Агур навалилось столько разной неотложной работы, что я едва-едва справлялась. Недавно в одну ночь пришлось сделать две полостные операции. Потом уехала по срочному вызову к роженице в поселок Кегуй. Я, мамочка, ехала туда на собачьей упряжке. Ты, конечно, не знаешь, как выглядит нарта с собаками, но это, поверь, прелесть. Легко и удобно. Сидишь вся закутанная в медвежью шубу, а упряжка бежит по узкой тропинке сквозь тайгу, облепленную голубым сверкающим снегом. Правда, в пути нас немного задержала пурга, но я все-таки попала к роженице вовремя и приняла у нее поздно вечером девочку. Она была так счастлива, что назвала своего ребенка в мою честь Ольгой. Вот видишь, как хорошо относятся ко мне местные жители. Очень прошу тебя, родная, не волнуйся, твоя дочь живет отлично и решительно ни в чем не нуждается. Ко мне иногда приезжает доктор Аркадий Осипович Окунев, с которым ты уже знакома по моим прежним письмам из Турнина. Он ласково называет меня "девочка моя". Очень помогает мне и, как родной отец, следит за каждым моим шагом. Так что опять прошу тебя совершенно не беспокойся и никогда больше не пиши, что какая-то нелегкая занесла меня на край света! Здесь очень интересно и мне нравится. Дорогая мамочка, купила ли ты себе зимнее пальто? Очень прошу тебя, купи какое-нибудь приличное, подороже: если не хватит денег, которые я послала тебе, то не спеши. На днях отправлю еще перевод. И вообще, не отказывай себе ни в чем. Деньги я буду высылать регулярно. А у меня здесь расходы невелики. Все есть в нашем рыбкоопе. За конфеты "Мишка на севере" и "Белочка" спасибо тебе. Я ведь как была сластеной, так и осталась. Вот теперь, пожалуй, все, дорогая моя. Спасибо дяде Косте и тете Лиле, что часто бывают у тебя. И особенно благодарна им, что в папину годовщину сходили они с тобой на могилу и положили букет роз от меня. Ну вот и все. Еще раз прошу: больше никогда не волнуйся за свою Ольгу, все у нее хорошо, ведь ты сама знаешь, какая она, - и других не обидит, и за себя, когда надо, постоит..."

А подруге своей в Кировскую область Ольга не написала. Ленке Томиной писать не так-то просто. Ведь Ленка постоянно требует от Ольги таких писем, чтобы в них была вся душа до самого донышка. А у Ольги в самом деле душа была полна впечатлений, переживаний, и писать обо всем этом надо подробно и долго, а времени нет.

Она разделась, легла. Под окном Евлампий Петрович почему-то возился с собаками, и они жалобно скулили, нагоняя тоску. Потом взошла луна и долго стояла под окном - большая, в голубой морозной короне.

Ольга заснула крепко, проспав до десяти часов утра, когда ее разбудил телефонный звонок из Турнина. Аркадий Осипович вызывал ее - ассистировать ему. Предстояла, как сообщила от его имени медсестра Анна Павловна, важная операция.

До поезда оставалось четверть часа. Ольга быстро оделась, написала Фросе записку и, не позавтракав, побежала на станцию.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Она застала Аркадия Осиповича в его кабинете, рассматривающего рентгеновские снимки. Он встретил ее без обычных восклицаний, лишь глянул поверх пенсне задумчивыми глазами. Ольга сразу догадалась, что доктор обдумывает план предстоящей операции, и стала ждать. Через две-три минуты Окунев резко откинулся на спинку стула и принялся вправлять папиросу в мундштук. Закурив, сказал:

- Посмотри снимки.

Она взяла один снимок, посмотрела его на свет, потом другой, затем оба вместе. Аркадий Осипович, выпуская густые клубы дыма, изучающе поглядывал на Ольгу, ожидая, что она скажет.

- По-моему, ясно, Аркадий Осипович, новообразование на уровне поперечно-ободочной кишки.

- Есть, девочка, есть, - буркнул в усы Окунев.

- А опухоль прощупывается?

- Настолько, что сам больной в одно прекрасное утро нащупал ее. Испугался и прибежал в больницу: "Аркадий Осипович, у меня шарик какой-то в животе катается". Говорю ему: "Давай, товарищ Щеглов, раздевайся, приляг, и я твой шарик покатаю".

Ольга спросила:

- Что, вы знакомы с больным?

- Господи боже ты мой! - воскликнул Окунев. - Да это ведь второй секретарь нашего Турнинского райкома партии.

- Сергей Терентьевич?

- Ну конечно!

- Помню, он вернулся из Ессентуков веселый, бодрый. Показывал свою курортную книжку - холецистит, спастический колит. И что-то еще с обменом...

- Совершенно верно! - подвинулся к столу Окунев. - Удивляюсь, как ты все в точности помнишь.

- Ну и что же, покатали шарик? - улыбнулась Ольга.

- Покатал, девочка моя. К счастью, он очень подвижен. А когда больного стали готовить к рентгеноскопии, шарик вообще резко переместился. Предполагаю, что сидит он, как гриб-боровик, на ножке, а сия чертова ножка - на брыжейке. - Он посмотрел на часы: - Словом, девочка моя, через час мы с тобой выясним все в точности.

И признался Ольге, что сперва хотел отправить больного в город, к профессору, однако Щеглов решительно отказался ехать.